Вячеслав Сукачев - Кедровое солнце

– Зайду, – несколько смущенный этим неожиданным вниманием, ответил Сергей.

– Вот и отлично! Я свою квартиру на замок никогда не запираю. Так что если меня не будет – смело входи, чай пей, книги смотри…

И так горячо и напористо все это говорил Виталий Степанович, так весело и дружелюбно смотрел на Сергея, что он внезапно решил – сегодня появился у него настоящий взрослый друг, которого он будет любить и помнить всегда, до самой смерти.

– Значит, договорились, брат Сергей? – прощаясь и крепко пожимая руку, сказал Виталий Степанович. – В любое время жду тебя в своем доме.

– Договорились, – Сережа ответил на крепкое рукопожатие.

Очень понравился Виталий Степанович бабе Марусе. Понравился вежливым обхождением, простотой, ученостью.

– Ишь ведь, не погнушался к своему ученику зайти, за ручку с ним поздоровкаться, – говорила баба Маруся. – Сразу видно, что человек он образованный, старших уважает, перед младшими не заносится…

– Он меня в гости к себе пригласил, – не удержался, похвастался Сергей.

– Да ну! – баба Маруся даже тесто в квашне бросила месить. – Это за что же честь тебе такая?

– Не знаю.

– А ты съезди, проведай, – решила баба Маруся. – Раз зовет – надо съездить. Долго ли тебе на лисопеде.

– Я и так собираюсь.

– Ну и слава богу… Что-то я сегодня расхворалась – спина отнимается совсем. Утром едва-едва на птичнике управилась. Если бы ты мне вчера воды не наносил – не знаю, как бы я там обошлась… Ох, Сережка, уработались мы в войну, вряд ли и до пенсии дотянем, – вздыхает баба Маруся и локтем убирает с лица тонкие, изрядно поседевшие волосы. – Как вспомнишь зимние холода, а у нас ни одежды, ни обуви… Ребятишки валенки по очереди носили. Мамка твоя, большенькая была, помощница… Приду с базы домой – все перемыто, за скотиной убрано… Тоже, Сережа, досталась ей жизнь! Кабы не война, может и до сих пор жила себе да жила, – горько говорит она, а тесто так и хлюпает, охает под ее руками. – Одному деду нашему все нипочем: ему лишь бы лошади в теле были, а там хоть трава не расти. Как в четыре часа завьется на свою конюшню, так до самой ночи и сидит там в конюховке… Ну а ты что молчишь-то? – неожиданно меняет бабушка разговор. – Семь классов закончил, куда дальше надумал?

– Не знаю, – замялся Сергей.

– Пора бы знать, – рассердилась бабушка. – Или тебе в техникум поступать и специальность получать, или дальше в школу бегать – разница большая. Если в школу, тогда надо к институту стремиться. А нужно ли тебе это? Если быкам хвосты крутить, то можно и без института управиться…

Слова бабушки насторожили Сергея: он и в самом деле не знал, как поступить и на чем остановиться. Ходить дальше в школу без Васьки и Нaстьки Лукиной ему казалось скучным, но и уезжать куда-то не хотелось.

– А то ступай к деду, – неожиданно улыбается баба Маруся, – будете вместе конский навоз из базы вывозить.

Сергей выходит во двор, по привычке бросая взгляд на собачью будку, из которой неожиданно выныривает хохлатая курица. Нет Верного, и двор словно осиротел без него, стал скучнее. Никто теперь не бросается навстречу, преданно виляя хвостом и заглядывая в глаза. Никто не приседает на передних лапах, предлагая взапуски пронестись по двору и поваляться в куче соломы, приготовленной для подстилки корове.

До Озерных Ключей на велосипеде – десять минут езды. Но сегодня гнать не хочется: Сережа все-таки волнуется, в первый раз собравшись к Виталию Степановичу в гости. Невольно приходят сомнения: вдруг он все это сгоряча наговорил, а потом одумался и встретит сейчас вопросительно-удивленным взглядом.

С утра небо затянули высокие, белые облака. Дождя, конечно, от таких тучек не жди, но все-таки попрохладнее стало. А дождь сейчас – в самый бы раз. На огородах потрескалась земля и начала быстро желтеть ботва у картофеля. Вечерами у Сергея руки обламывались от тяжести ведер, которыми он без конца носил воду на огород. А вода, сколько ее не лей на пересохшую землю, тут же исчезала, и вялые огуречные плети продолжали потихоньку бледнеть, а крошечные, пупырчатые огурчики сворачивались в колечко и отваливались от черенка. Бабушка сказала, что если еще неделю постоит такая сушь, все в огороде сгорит и на зиму они останутся без картошки. «Надо будет покупать, – говорила баба Маруся, – а за какие шиши ты ее купишь? Деду пенсии двадцать один рубль назначили, дак он с конюшней своей никак расстаться не может, вот пенсию у него и отобрали. Придется милостыню просить – не иначе… Вся надежда на огород была, а его мало что кукурузные радетели наполовину отрезали, так еще и засуха, откуда она только взялась, остатнее добивает…»

Но вот уже и первые избы Озерных Ключей. А потом – бывший их дом под железной крышей… Сергей всегда с грустью смотрит на это подворье, внешне ничем особенным от других не отличающееся, а вот для него – близкое и родное до сих пор. Чем близкое, чем родное – не понять. Может быть, присутствием матери? Почему-то очень часто вспоминается, как она крутила сепаратор: машина уютно урчит, в одну сторону бегут сливки, в другую – обрат, а в маленькую дырочку капает молоко. Сергей подставляет палец и потом облизывает его. А за окном вечер, гогочут гуси на озере, зубрит стишок Вера, на угловом столбике ограды сидит большой черный кот и равнодушно смотрит на захлебывающегося от напрасной ярости Верного…

Сережа сильнее нажимает на педали велосипеда.

Виталий Степанович живет в четырехквартирном финском доме, который построили несколько лет назад вербованные. Дом непривычно глазу большой и неуютный – без двора и ограды. Сергей привалил к стенке велосипед и медленно поднялся на крыльцо. У самой двери он переводит дыхание, расправляет закатанную правую штанину (чтобы в цепь не угодила) и только после этого перешагивает порог.

В маленькой, но аккуратно прибранной квартире Виталия Степановича нет. Правда, по всему видно, что был он здесь недавно: из носика чайника еще курится легкий парок и пахнет каким-то терпким одеколоном.

Сергей растерянно остановился на кухне (квартира состояла из крохотной кухоньки, в которую человек попадал сразу с улицы, и такой же маленькой спальной комнаты), не в силах решить, что ему делать дальше. Входить в дом без хозяина не принято, но, однако же, он помнил, как просил его Виталий Степанович не уходить, подождать, если его не окажется дома.

Сережа решился и присел на табуретку. С невольным любопытством разглядывал он квартиру, в которой жил его школьный учитель: на кухне простенький стол, две табуретки, полка с тарелками и мисками, электроплитка, стоящая на двух кирпичах. В комнате сквозь дверной проем он разглядел железную кровать под серым одеялом, тумбочку, на которой стоял баян с перламутровыми крышками, над кроватью висел фотоаппарат в красном чехле.