Пол Гриффин - Когда дружба провожала меня домой

– Предполагаю, – ответила миссис Лоренц и положила книгу на почтовые весы. – Ровно 4,5 унции.

– Вы точно не человек, – заключил я.

Она кивнула и, подавшись вперед, прошептала:

– Да, я – библиотекарь.

Потом что-то написала на липкой бумажке и приклеила ее к книге. Тут случилось самое странное. У нее внезапно задрожали губы, и она, как мне показалось, чуть не заплакала.

– Не забудь ингалятор, – проговорила женщина и, отложив книгу в сторону, стала показывать какому-то пареньку стопку с видеоиграми.

Я перегнулся через стойку, чтобы посмотреть, что же она написала в записке, и увидел слова: «Отложено для моего Бена».

Мне будет ее не хватать, когда мы с мамой в следующем году переедем в Майами. Я даже готов завести аккаунт на Фейсбуке на случай, если мы вдруг больше никогда не увидимся. Я отправлю миссис Лоренц самый большой подмигивающий смайлик в знак признания ее доброты, которую она проявляла ко мне все эти два года. Я уж не говорю о ее удивительной мудрости. Если надо, я буду присылать ей смайлики каждый день.

Я как раз выходил из библиотеки, когда на пороге появилась девочка, пришлось придержать для нее дверь. На ней были берет цвета лайма, огромные очки, блестящий шарф и застегнутый наглухо красный пиджак с золотыми пуговицами, несмотря на двадцать три градуса за окном. Фиолетовые перчатки без пальцев и высокие кеды с розовыми блестками довершали образ. Она буквально переливалась всеми цветами радуги. За плечами у нее висел сетчатый рюкзак – видимо, для того, чтобы можно было всем демонстрировать свою крутость лежащими внутри книгами.

Однако крутые уличные парни с такими не водятся. Ведь она из тех девочек, которые в случае, если ты отпустишь глупое замечание насчет ее книг, перчаток или чего-то еще, своим ответом могут выставить тебя полным дураком прямо перед твоими друзьями. Даже самый тупица знает, что не стоит связываться с фифами. А уж она-то была из их числа.

Девочка остановилась, чтобы проверить входящие сообщения. И тут очень кстати оказался я. Все то время, пока она печатала ответ, я держал для нее дверь. А закончив, она пронеслась мимо меня, даже не поблагодарив.

– Пожалуйста, – бросил я ей вслед. Хотя нет, просто молча пошел дальше.

Сейчас была половина шестого, и мама ждала меня к шести, чтобы я помог ей с ужином. Начинался прилив. От сильного соленого запаха в горле начинало першить. Ветер гонял по улице бумажки. У меня вдруг возникло ощущение, что за мной кто-то идет.

Я обернулся. По Мермейд-авеню спешили с работы люди, но до меня никому не было дела. Тогда я двинулся к Ньюптон-авеню, где оказалось менее людно, а потому ощущение преследования усилилось. Я снова развернулся и увидел его.

В пятидесяти футах от меня сидела и наблюдала за мной та самая собака из переулка.

– Ну, иди ко мне, – позвал я, однако пес не двинулся с места.

Тогда я шагнул к нему, но он убежал. Я пожал плечами и пошел дальше. Обернулся через плечо – пес снова следовал за мной.

Я зашел в супермаркет, где женщина с сеткой на голове проводила дегустацию сыра и норовила впихнуть всем бесплатные кусочки.

– Можно взять несколько? – спросил я.

– А для чего еще я здесь стою? – ответила она.

Тогда я сунул в карманы четыре горсти сыра.

– Ты хотя бы передай маме, что сыр был вкусный, – проговорила женщина. – Может, в следующий раз она захочет его купить.

– Хорошо, передам.

– Ну, конечно, – пробормотала продавщица.

На миг мне стало ее жалко. Продавать дорогущий сыр в заурядном супермаркете – задача непростая.

Когда я вышел на улицу, пес по-прежнему меня ждал. Но теперь он сидел ближе и весь дрожал. Я положил кусочек сыра на тротуар и отошел на двадцать футов. Собака медленно приблизилась к угощению и быстро его заглотила. Я положил еще один кусок, но в этот раз отступил на десять футов. История повторилась. Потом пять футов – и он уже ел с моей руки. Не успел я оглянуться, как он сжевал четверть фунта сыра чеддер. А после рыгнул громче меня. Да уж, изо рта у него пахло не розами. Наевшись, пес прижался к моей ноге и затрясся так, что дрожь передалась и мне.

Тут я подхватил его на руки и понес домой, держась тихой стороны улицы. Только бы никто не увидел меня с этой девчачьей собачонкой. Такое хуже, чем быть пойманным с книгой.

– Ладно, мой ответ – да, – сказала мама. Я даже не успел у нее ничего спросить. Завидев у меня на руках этого хитреца, она тут же согласилась. – А теперь понесли его в ванную.

– Спасибо, мам.

Я всегда, сколько себя помню, хотел собаку, но мы решили дождаться переезда во Флориду. К счастью, сейчас мама не стала возражать.

– Он выбрал тебя не просто так, – сказала она.

– Ага, потому что я первый болван, который его покормил.

Она потрепала меня по голове:

– Наша жизнь – это дорога, Путешественник.

– Ага, та еще поездочка.

– Никогда не забывай, что подъем в гору – самая лучшая часть этого пути.

– Забудешь тут: ты напоминаешь мне об этом по два раза на дню.

Моей маме шестьдесят семь лет. Волосы она не красит и все время стрижет их коротко – никаких тебе заморочек. Наверное, сейчас вы производите в голове подсчет: из ее возраста вычитаете мой. Когда я у нее появился, ей должно было быть за пятьдесят, так? Вот только все было иначе. Потому что она взяла меня уже десятилетним.

– Дай мне полотенце, – попросила мама.

Мы насухо вытерли пса. Кто бы мог подумать, что эта дворняга окажется такой симпатичной? Шерсть торчала во все стороны. Промытые глаза светились золотисто-коричневым. Я засунул его язык обратно в пасть, но тот снова вывалился.

– Надо бы его откормить, – сказала мама.

То, что она так быстро согласилась на собаку, заставило меня задуматься.

– Мам, те дети в приюте… Ты же могла усыновить любого из них. Я всегда боялся спросить, но почему ты выбрала именно меня?

– А почему ты боялся спросить? – удивилась она и принялась поджаривать бифштекс.

– Просто порой мне кажется, что, если я об этом заговорю, все исчезнет. Моя жизнь здесь, в этой квартире. Моя собственная комната. Наш ужин за просмотром телевизора. Ты и я.

– Путешественник, – проговорила она. – Мы с тобой никуда не исчезнем. Мы будем существовать вечно. Ты же это знаешь, да?

– Конечно.

– Ты совсем не умеешь врать, сынок.

– А откуда ты знаешь, что я вру?

– Потому что ты при этом так очаровательно распахиваешь глаза, чересчур широко, и отводишь взгляд вправо. Бен, послушай меня. Когда Лаура внезапно умерла, я оказалась на распутье. Мы всегда с ней хотели помогать сиротам, и тогда я решила: если я найду ребенка, который действительно во мне нуждается, то заберу его. – Она перестала готовить и уставилась на меня отрешенным взглядом. – Я просто знала, что ты должен стать моим сыном.