Кристине Нёстлингер - Ильза Янда, лет - четырнадцать

Курт кивнул и указал рукой на дверь моей комнаты. Тогда Али-баба кивнул Курту и взял курс прямо на мою комнату. Я схватила в ванной купальный халат Курта, надела его и бросилась вслед за Али-бабой. Я догнала его уже у двери.

– Заходи, – сказала я.

Али-баба вошел в мою комнату и опустил­ся на Ильзину кровать. Я закрыла дверь.

– Ну, брат Sweety, – выдохнул Али-ба­ба. – Что это у вас тут за кошмарный сон?

– Где? – спросила я, словно не догады­ваясь, о чем он говорит.

– Нy, эти бабы, в передней!.. – сказал Али-баба с гримасой в сторону двери. – Они на меня так глазели, словно я крокодил в пансионе благородных девиц.

Потом Али-баба вздохнул и заявил, что при подобных домашних условиях просто преступление помогать найти сбежавшую дочъ. А потом он спросил меня, не поискать ли ему для меня убежище у каких-нибудь ми­лых людей, а потом извинился, что говорит столь бестактно, а потом сказал, что он пришел, собственно, вот по какой причине: у него есть одна новость – она бросает свет на все.

– Какая?– спросила я.

– У медведя гризли есть брат! Очень мо­лодой! Двадцати одного года от роду, может, двадцати трех. Точнее установить не удалось. Во всяком случае, братец разъезжает в крас­ном «БМВ». И ему вполне подойдет длинное белое замшевое пальто. То есть с гарантией.

Али-баба рассказал мне, как ему удалось это установить.

– Ты после кино сразу ушла, и остальные тоже вскоре разошлись, а мне было еще неохота домой топать. Вот я и пошел опять к «Золотому гусю». Вообще-то я собирался только еще раз глянуть, не стоит ли все-таки где поблизости красный «БМВ». Но когда я болтался там, возле трактира, я увидел, что в соседнем доме на первом этаже открыто окно и из него выглядывает какая-то ста­рушка. Ну, думаю, вот кого я спрошу. Под­хожу к окну и спрашиваю старушку, не видала ли она в этих местах молодого чело­века – он живет где-то тут, такой довольно красивый, разъезжает в красной машине и одет в длинное белое замшевое пальто. И что же ты думаешь, Sweety, отвечает мне эта старушка?

– Что это брат трактирщика!

– Нет, – Али-баба снисходительно улыб­нулся. – Сперва она заявляет, что ей хоте­лось бы знать, почему я об этом спрашиваю.

– И что ты ответил?

– Я малость пошевелил мозгами и сооб­разил, что такая старушенция ничего хорошего про молодого человека в белом пальто наверняка не скажет. И вот я говорю ей, что я бедный мальчик и очень, очень долго ко­пил на велосипед, а потом приехал этот крас­ный «БМВ», в нем сидел молодой человек в белом замшевом пальто, и когда он стано­вился на прикол, то погнул мне заднее коле­со, а потом уехал. И теперь я разыскиваю преступника.

Я спросила Али-бабу, поверила ли ему старушка.

– Еще как! – с гордостью ответил Али-баба. – Она была просто счастлива. Она этого типа терпеть не может, вечно он хлопает дверцей своей машины прямо под ее окном, да так громко, что она просыпается среди ночи и не может больше уснуть. И когда она просит закрывать чуть потише, он просто смеется над ней.

– А про Ильзу она что-нибудь знает?

Али-баба ответил, что об этом он старушку не спрашивал. Это, по его мнению, было бы как-то подозрительно.

– Зато она мне рассказала, что старый трактирщик – человек добрый, трудолюби­вый, честный и экономный. Но братец, по ее словам, ну полная противоположность всему этому. «Сверху шелк, а внутри щелк», – как она выразилась. Плейбой, прожигатель жиз­ни, и притом самого дурного толка, – вот, мол, кто он такой. Работать не работает, трактир ему не подходит, хочет подняться выше, уж который год студент, да вот экзаменов не сдает, а все потому, что старший брат ему как отец, балует, и деньги ему дает, и вообще все. – Али-баба вздох­нул. – В общем, старуха прожужжала мне все уши.

Али-баба поднялся с постели и напялил розовый колпак на голову. Он сказал, что ему пора идти.

– Что же мне теперь делать?

– Ложиться спать, Sweety.

– Да нет, что же мне делать... насчет моей сестры?

Али-баба прижал палец к переносице – этим он напомнил мне бабушку, а потом ска­зал:

– Так вот, раз уж ты меня спрашиваешь... я бы на твоем месте вообще ничего не делал. Если твоя сестра уехала с этим типом в зам­шевом пальто – а это уж точно так, с гаран­тией, – она обязательно вернется. А если ты в это вмешаешься, все может выйти еще хуже. Но это не совет, а так, соображение. Для советов я недостаточно компетентен.

Я проводила Али-бабу до двери. Когда он открыл дверь, я увидела, что на лестнице темным-темно. Свет уже выключили. А раз свет на лестнице выключили, значит, и дверь внизу заперта.

– Очень жаль, что тебе еще придется то­пать вниз, – сказал Али-баба.

Я в отчаянии озиралась по сторонам, ища ключ от парадного. Мне не хотелось гово­рить Али-бабе, что своего ключа у меня нет. У всех детей, кроме меня, есть ключ. Али-баба и в самом деле то ли с луны свалился, то ли живет в другом мире. На лице его вдруг мелькнула радостная улыбка. Он ска­зал:

– Да ты просто дай мне твой ключ. Тог­да тебе не надо будет вниз спускаться. А завтра я тебе его отдам на большой пере­мене.

Ключа от парадного у меня нет, но если бы он у меня был, и я отдала бы его Али-бабе, и мама бы об этом проведала, я думаю, она бы тут же упала в обморок. Доверить кому-либо ключ от дома – для мамы примерно то же, что прокутить бабушкино наследство. Это я знаю потому, что Курт один раз дал свою связку ключей своему лучшему другу. По той же причине: парадное было уже за­крыто, а ему не хотелось спускаться вниз. С мамой потом была истерика. А между лучшим другом Курта и Али-бабой – целая пропасть, во всяком случае в глазах мамы.

Поэтому я сказала:

– Нет, к сожалению, ничего не выйдет. Мне понадобится ключ рано утром.

А пока я это говорила, я все шарила по карманам пальто, висевших в передней на вешалке. Я надеялась, что Курт или мама забыли ключ в кармане. Но надеялась я на­прасно.

– Ты что, не можешь свой ключ найти? – спросил Али-баба.

– Сейчас, сейчас, – бормотала я, – он должен быть где-то тут.

Иногда даже из самого тягостного положе­ния вдруг находится выход. На лестнице за­жегся свет! А на площадке над нами послы­шались шаги. Кто-то спускался вниз по лестнице. Женщина, которая живет над нами, провожала какого-то человека до па­радного. Али-баба сказал:

– Ну пока, Sweety, – и пошел вслед за женщиной вниз по лестнице.

Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Я прислушивалась. Из гостиной доно­сились голоса Курта и мамы. Дверь в гости­ную была закрыта. Говорили они не особен­но громко, и я не могла разобрать, о чем идет речь. И все-таки мне показалось, что они спо­рят. Голоса звучали как-то сердито.

Я тихонько прошла через переднюю и по­дошла к двери гостиной. Теперь можно было расслышать, о чем они говорят.