Кристине Нёстлингер - Ильза Янда, лет - четырнадцать

Дневник ее в синем бархатном переплете тоже лежал там, в ящике. Такой, с золотым замочком посредине – он прикреплен к бар­хату четырьмя гвоздиками. Замок был за­перт, и я вытащила гвоздики. Но в дневни­ке вообще ничего не было! Даже петелек не было, даже зубчиков. И ни одного ящичка. Но на письменном столе под бумагой я нашла записку: ВОЛЬФГАНГ, Я ПО ТЕБЕ ТОСКУЮ! А ТЫ И НЕ ЗНАЕШЬ?

Записка была очень старая, двухлетней давности, не меньше. Потому что написана зелеными чернилами. А Ильза уже давным-давно пишет синими.

Когда я прочла эти слова – ВОЛЬФГАНГ, ТОСКУЮ, – мне стало как-то не по себе. Во-первых, потому, что я прочла то, что меня вовсе не касается, а еще потому, что Ильза просто взбесилась бы, если б узнала, что я это прочла. Это уж точно. А еще потому, что «тосковать» – это что-то очень странное. Я не хочу, чтобы моя сестра «тосковала». Не знаю, какого Вольфганга она тогда имела в виду. Их так много, этих Вольфгангов. Не меньше чем о восьми могла тут идти речь. И на всех восьмерых Вольфгангов я разозлилась: почему это по какому-то из них моей Ильзе пришлось тосковать! А еще мне стало грустно, что сама я об этой тоске даже и не догадывалась.

Я попробовала вспомнить, как все было тогда – два года назад. Но все равно я не могла додуматься, какой из Вольфган­гов это мог быть. И вообще не могла се­бе представить, чтобы у Ильзы тогда ос­тавалось еще время на какого-то Вольф­ганга.

Каждый четверг мы ходили в гости к бабушке и дедушке. Каждую субботу долж­ны были встречаться с папой. В среду в обязательном порядке посещали маминых родителей. (Мама тогда еще с ними не пос­сорилась.) В понедельник после школы мы должны были сидеть дома – ждать прихода дедушки и бабушки.

А воскресенье – «семейный день», это и теперь так заведено. Мама твердо стоит на том, что мы всей семьей должны выезжать на машине куда-нибудь за город. Тут уж не отвертишься. Даже не заикайся, что хочешь подготовиться к контрольной или к сочине­нию.

А по вечерам два года назад Ильза обязана была уже в семь часов быть дома. На пят­надцать минут опоздаешь – у мамы припа­док.

Тут уж для Вольфганга и минутки не сыщешь. Для тоски – еще пожалуй.

А может, это был тот Вольфганг, что пода­рил ей морскую свинку?

Мама всегда против животных. И Курт тоже. Я всю жизнь мечтаю о кошке. Черной-пречерной. Но маму не прошибешь.

Это было примерно два года тому назад. Зимой. Да, зимой, потому что было уже темно, когда Ильза вернулась домой с трениров­ки. Она позвонила, я открыла дверь. В ру­ках она держала коробку. Она стояла, при­жав ее к груди.

Мама была тут же, в передней, говорила по телефону с приятельницей. Она обернулась и с любопытством взглянула на коробку, а потом на Ильзу.

Ильза все стояла у вешалки, не снимая пальто, крепко обхватив руками коробку. Мама повесила трубку и спросила:

– Что это у тебя там, в коробке?

Ильза не отвечала. Мама подошла к ней и заглянула в коробку.

– Ты что, с ума сошла? – вскрикнула она.

Ильза, не отвечая, в упор смотрела на маму.

– Ни под каким видом! – резко сказала мама. – Откуда у тебя эта пакость?

Она говорила еще много и почти уже перешла на крик. Ильза все глядела на нее молча.

Тут из гостиной вышел Курт, а из детской выбежали Оливер и Татьяна. Татьяна тогда была еще совсем маленькая. Она хотела за­глянуть в коробку и с ревом дергала Ильзу за полу пальто:

– Посмотлеть! Посмотлеть! Посмотлеть!

Ильза не давала ей посмотреть.

Я хотела вынуть морскую свинку из ко­робки и погладить ее. Ильза отодвинулась от меня, отступила к двери. Я поняла, что она и меня не хочет подпустить к свинке.

Оливер ухитрился, поднявшись на цыпоч­ки, заглянуть в коробку.

– Я тоже хочу морскую свинку! – крик­нул он.

– Сейчас же отнеси ее туда, где взяла! – в голосе мамы появилась визгливая нотка. – Сию же минуту!

– Может быть, оставить ее денька на два для пробы? – тихо сказал Курт маме. Но Оливер и Татьяна расслышали.

– Оставить, оставить, оставить! – закри­чал Оливер.

Мама сердито посмотрела на Курта, но потом сказала, вздохнув:

– Ну что ж, если ты так считаешь.

И ушла на кухню.

Курт побежал за ней и стал извиняться. Ведь он только внес предложение. Ведь свинку еще не поздно отнести туда, где ее взяли.

– Для пробы! Какой идиотизм! – возмущалась мама. – Если уж они ее втащат в дом, ее у них не отберешь!

Потом она снова вздохнула и сказала:

– Ну все, теперь у нас поселилось это безобразное животное! А кто будет за ним убирать? Покупать корм? Знаю я, как это бывает! У меня тоже была морская свинка. В детстве. А кому приходилось о ней забо­титься? Моей матери!

Но мама ошиблась. Ильза сама заботилась о морской свинке. Она купила ей клетку из своих денег на карманные расходы и корм с тремя витаминами. Каждый день она чис­тила клетку. Она часами держала свинку на коленях и гладила ее.

Только мне одной разрешалось до нее дотрагиваться. Мама и Курт, правда, и без того не собирались трогать свинку, но Оли­вер и Татьяна только об этом и мечтали. Да и понятно. Но Ильза им не разрешала. Когда она уходила, она ставила клетку с морской свинкой на шкаф. А когда была дома и Оливер с Татьяной приходили к нам в комнату, чтобы поиграть со свинкой, шипела:

– А ну-ка, испаряйтесь отсюда! По-быстрому!

Когда Ильзы не было дома, я всегда раз­решала Оливеру играть с морской свинкой. Не знаю, чем он мог повредить зверьку. Ведь морская свинка – я установила это совершенно точно – вообще не имеет никаких личных привязанностей. Ей абсолютно все равно, кто ее гладит. Мне кажется, и мама по утрам, когда мы были в школе, доставала клетку со шкафа. В комнате Оливера и Татьяны я не раз находила опилки, которыми посыпан пол клетки, а один раз даже нашла огрызок морковки.

Морская свинка жила у нас целый год, а потом случилось вот что. Ильза мыла голову в ванной, а я вытирала посуду на кухне.

Дверь в нашу комнату была открыта. Клет­ка с морской свинкой стояла на Ильзином письменном столе.

Татьяна вбежала в комнату. Она вскараб­калась на стул, со стула – на стол и вынула морскую свинку из клетки.

Наверно, она ее слишком крепко сжала и сделала ей больно. Татьяне было тогда всего три года. Во всяком случае, Анжели­ка – так звали морскую свинку – почуяла опасность. Сперва она громко завизжала. А потом Татьяна заорала как резаная. Мор­ская свинка укусила ее за палец. Довольно сильно. Из пальца текла кровь.

Ильза услышала визг морской свинки и прибежала из ванной с намыленной головой.

Мама услышала рев Татьяны и прибежала из гостиной.

А я прибежала из кухни.

Татьяна стояла на столе, подняв вверх окровавленный палец, и громко ревела.

Морская свинка лежала на полу рядом с дверью. Из ее мордочки текла кровь. Куда больше крови, чем из пальца Татьяны.