Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь

— Может, было бы лучше выпустить его на обитаемый остров, где живут эскимосы! — высказала новую мысль молодая женщина, которая не раз аплодировала Фраму в цирке. — Он поселился бы возле людей…

Охотник покачал головой:

— Именно этого мы и не хотим. В интересах Фрама! Мы нарочно решили выпустить его здесь, на пустынном острове, вдали от эскимосов, ведь Фрам привык не бояться людей. Ему может встретиться охотник, прицелиться в него, а Фрам, вместо того, чтобы убежать и спрятаться, встанет на задние лапы, открыв грудь навстречу пуле. Будет жалко, если он погибнет. А так мы предоставим ему возможность немного одичать.

— Нет, вы меня все-таки не убедили! — не унималась покровительница Фрама. — У меня просто не укладывается в голове, что он может чувствовать себя хорошо в такой пустыне и быть счастливым.

— Я, собственно говоря, не вижу необходимости доказывать вам, сударыня, что мы поступаем правильно. Взгляните, пожалуйста, на Фрама! Он доказывает это лучше меня. Смотрите, как он возбужден, не находит себе места! Он понимает, что пароход остановился ради него и что мы сейчас выпустим его на волю. Смотрите, как он глазами просит нас поторопиться!..

Фрам действительно не находил себе места.

Он то и дело поднимался на задние лапы и, вдыхая ледяной воздух, пристально глядел на остров, потом снова опускался на четвереньки и начинал кружить возле матросов, которые возились с цепями и тросами, готовясь спустить шлюпку.

Он толкал их мордой, урчал, вставал на задние лапы, оглядываясь на остров, и снова опускался на все четыре лапы. Он напоминал путешественника на станции, который потерял терпение, дожидаясь опаздывающего поезда, и то и дело выбегает на перрон поглядеть, не покажется ли поезд, смотрит на часы и пристает с расспросами к начальнику станции.

Наконец шлюпка была спущена.

Фрам, ловкий и опытный акробат, сам спустился по трапу.

— Господин Фрам не очень-то вежлив, — разочарованно проговорила молодая женщина. — Вот уже не ожидала от него! Даже не простился.

— Что вы хотите, сударыня? — заступился за медведя капитан. — Для него настало время отбросить хорошие манеры, которым он научился у людей. И то сказать — к чему они ему в этакой пустыне?!

Фрам и в самом деле совершенно забыл все правила вежливого обхождения.

Он не только не простился с пассажирами, которые любили и баловали его, не только не ответил, когда они кричали ему с палубы, но даже повернулся к пароходу спиной, стоя на задних лапах в удалявшейся под ударами весел шлюпке.

Несколько пассажиров наставили фотографические аппараты. Нашелся на борту и кинооператор, который принялся крутить съемочный аппарат, чтобы заснять на пленку момент расставания Фрама с людьми и цивилизацией.

Все кричали, звали Фрама, махали ему платками.

Но Фраму теперь все это было безразлично. Казалось, он не слышал криков, не понимал человеческого голоса.

Все его внимание было поглощено островом, льдами и снегом, среди которых дикий белый медвежонок впервые увидел полярное солнце.

Он тихо, довольно урчал, и это урчание напоминало мурлыкание сытой, разнежившейся кошки.

Шлюпка остановилась под отвесным обледенелым утесом.

— Отвесная стена! — заметил один из гребцов. — Не вижу, как он вскарабкается наверх.

— Не беспокойся, — возразил охотник, рука которого все время лежала на спине Фрама. — Не будь, как та молодая дама на пароходе… Не забывай, что кроме своей медвежьей сноровки, он еще научился разным штукам от людей!..

Взяв Фрама за загривок, охотник повернул его мордой к себе.

— Ну, приятель, вот мы и доставили тебя по назначению! — сказал он. — Можешь сказать мне спасибо… И посылать мне иногда открытки с видами Ледовитого океана. А теперь, счастливого пути! Не поминай лихом!.. Лапу!

Фрам подал лапу.

Потом одним прыжком выскочил из шлюпки на обледенелый утес, пошатнулся, нашел равновесие и с удивительным для такого громадного зверя проворством начал карабкаться с уступа на уступ, пока не оказался на вершине утеса.

— Что я тебе говорил?! — восхищенно воскликнул охотник. — Теперь он уже чувствует себя дома!

С палубы донеслись прощальные крики и возгласы «ура!»

Стоя на вершине утеса, Фрам поднялся на задние лапы и смотрел на пароход и толпу махавших платками пассажиров.

Может быть, только теперь до его сознания дошло, что он навсегда расстается с людьми.

Тем временем внизу охотник с матросами сбросили на берег, в углубление среди скал, небольшой запас продовольствия.

— То, что мы делаем, — идиотство, — шутливо и немного смущенно признался охотник. — Нас засмеют, если узнают. Мой товарищ, который остался на пароходе, и так уже смеется: говорит, что я поглупел с тех пор, как привязался к этому медведю. А мне наплевать! Пусть говорит что хочет! Я считаю, что в первые дни свободы, пока Фрам еще не привык добывать себе пропитание, бедняге придется туго. Да, да, не смейтесь!

Покончив с выгрузкой провианта, он закурил трубку и, закинув голову, посмотрел на вершину утеса.

Фрам все еще стоял там на задних лапах, глядя на пароход и махавших ему пассажиров.

Его прямая неподвижная белая фигура, резко выделяясь на темно-синем небе, сливалась с обледенелой скалой: он казался льдиной, возникшей среди льдин.

До него долетали крики толпы. За ним следили бинокли. Быстро крутилась ручка киносъемочного аппарата, чтобы не пропустить ни одной подробности. Это же будет сенсационная пленка! Последнее выступление белого медведя Фрама. Прощание с людьми и цивилизацией!

— Ну же, Фрам! Будь вежлив хоть напоследок. Поклонись, простись, как полагается! — молвила его покровительница.

Упрек был произнесен так тихо, что его едва уловило ухо стоявшего рядом пассажира.

Но Фрам, казалось, услышал его и понял ее слова, несмотря на расстояние.

Он поднес лапу к голове и презабавно отдал честь, как делал в цирке Струцкого, вызывая бурный хохот детворы.

Потом опустился на все четыре лапы и скрылся за выступом скалы.

Нежданно-негаданно разыгралась пурга.

С севера набежали свинцовые тучи, засвистел-завыл ветер, закрутился белыми смерчами снег. Скоро небо слилось с землей, льды с водой.