Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь

Фрам толкал их мордой, ворочал лапой, наконец, спихнул в воду. Одного детеныша он бросил в воду через голову, как мячик.

Когда место было очищено, он по-человечески уселся на край каменной глыбы, подпер подбородок лапами и, казалось, задумался, пытаясь разобраться в том, что произошло.

Значит, жалость помешала ему убить тюленя? А что, если он вообще не сможет убивать животных?

Они жили с ним вместе в клетках цирка.

Он знает их. Он слышал, как они стонали во сне, тоскуя о потерянной свободе, о родных краях, где их поймали.

Все это очень хорошо, но от этого не легче: голод — не тетка!

Фрам почувствовал себя самым несчастным белым медведем на свете. Он слишком поздно вернулся в родное Заполярье и вернулся слишком безоружным.

В отвратительном настроении, поджав куцый хвост, он уже собрался было лезть обратно на высокий утес, но, вдруг почуяв знакомый запах, поднял морду. Запах привел его к углублению в скалах, где лежала оставленная охотником провизия: банки со сгущенным молоком, мясо и хлеб, похожие на куски льда. Как он научился за свою долгую жизнь среди людей, Фрам не спеша открыл банку сгущенного молока осторожным ударом о камень. Молоко оказалось льдиной. Он принялся за него, откусывая по кусочку. Вторая банка успела немного согреться, потому что он держал ее под мышкой. Фрам вылакал молоко и облизнулся. Потом съел кусок хлеба и мяса. Пока что этого было достаточно. Для завершения пира не хватало бутылки пива и порции торта. Но в общем можно было обойтись и без этого… На сегодня он избавлен от забот. Провизии осталось достаточно и на завтрашний день.

Он бережно спрятал ее в каменной кладовой и закидал снегом, как делают собаки, когда прячут кость.

А послезавтра? А дальше?

Фрам задумчиво почесал себе темя когтистой лапой, как делал глупый Августин, когда ему не удавалось ответить на вопросы, на которые вообще нельзя было ответить.

Нужно было лезть наверх и найти себе удобное логово.

Он нашел пещеру, куда не задувал ветер.

Оставалось раздобыть карточку в столовую.

Но такой карточки, к несчастью, не удалось раздобыть ни на следующий день, ни даже через неделю.

Зато через неделю мороз сковал огромные пространства океана. Наконец показалось солнце. Оно еще висело, багровое и огромное, над горизонтом, на востоке. Воздух был прозрачен, как стекло. Бесконечное утро сопровождалось лютой стужей, от которой намерзали ледяные сосульки на морде Фрама.

Куда ни глянь, простиралось сплошное ледяное поле.

Фрам предусмотрительно попробовал лапой лед, который оказался толстым и твердым. Значит, пришло время двинуться в путь, на север, где, как инстинкт подсказывал ему, он встретит других белых медведей, своих родичей.

Фрам отправился в путешествие, не торопясь. Его жестоко терзал голод. В зеленых разводьях и полыньях иногда показывались круглые тюленьи головы. Матери подталкивали мордой детенышей, помогая им вылезать на свет негреющего солнца. Фрам отворачивался, борясь с искушением.

Единственной пищей, которую ему посчастливилось найти за это время, был громадный, вмерзший в льдину кусок моржовой туши, очевидно, остатки пира другого белого медведя. Впрочем, это могла быть и туша мертвого моржа, принесенная течением и сохранившаяся в этом природном холодильнике.

Работая когтями, Фрам очистил мясо от его ледяной оболочки, наелся так, что уже не мог двинуться с места, растянулся тут же и заснул богатырским сном. Проснувшись, доел остатки и с новыми силами отправился дальше.

Меры времени, как в цирке, у него не было.

Вести счет суткам было трудно, потому что здесь не было ни ночи, ни дня. Иногда он шел, не останавливаясь, тридцать шесть часов кряду; иной раз, умаявшись, спал целые сутки. Прошло немало времени, пока он привык к этому бесконечному утру. Научиться переносить свирепые полярные морозы было тоже нелегко.

Через неделю, а может, и через две, когда солнце еще ближе подвинулось к зениту, над ледяным полем показалась окутанная дымкой полоска суши.

Она оказалась очень длинным островом, менее скалистым, чем первый, и, может быть, менее пустынным.

На льду и на снегу были следы.

Много всяких следов.

Фрам сразу узнал широкие, тяжелые отпечатки медвежьих лап, таких же, как его собственные. Но они переплетались с множеством других мелких следов, иногда от ровного шага, иногда от прыжков, иногда парных, иногда спутанных. Песцы? Волки? Может быть, зайцы? А то и собаки?!

Фрам не умел читать следов: в его прежней жизни такая наука была ни к чему.

Он ускорил шаг и, раздувая ноздри, пустился по медвежьим следам. Следы эти повели его по прямой дороге, видно, хорошо известной тому, другому медведю, тысячу раз хоженной. Сразу можно было догадаться, что родич чувствовал себя здесь полновластным хозяином; он шел уверенно, заранее зная, куда идти, а не шатался бесцельно, как Фрам, то туда, то сюда.

Да, следы эти вели к вполне определенной цели. Может быть, к берлоге. Может быть, к укрытому месту, откуда было удобно подстерегать добычу, а может, и к медвежьей кладовой.

В груди Фрама тревожно и радостно билось сердце — так, как оно никогда еще не билось.

Наконец-то приближалась долгожданная встреча с неизвестным, свободным братом, который родился и вырос среди вечных льдов; с товарищем, который научит его всему, что он позабыл или не знал.

Следы были свежие. Они становились все более отчетливыми. В морозном воздухе уже ощущался запах того, кто их оставил. Значит, он близко.

Так произошла встреча.

Они встретились, стоя на задних лапах. Дикий медведь, хозяин полярных пустынь, и медведь, вернувшийся на родину от людей, из их городов.

Дикарь заворчал и оскалился.

Фрам ответил дружелюбно.

Подошел ближе, потянулся к незнакомцу мордой.

Тому захотелось ее укусить. Он бросился вперед, раскинув лапы, собираясь охватить ими Фрама и начать ту беспощадную медвежью схватку, в которой хрустят кости и противники катаются по льду, пока одному из них не придет конец.

Когда дикарь кинулся на него, Фрам ловко увильнул, отпрыгнув в сторону.

Его взгляд выразил удивление и упрек.

Досадно было, что первый медведь, которого он встретил, оказался таким невежей и дураком. И было жаль его, потому что борьба — это ясно видел Фрам — будет неравной. В обществе людей он научился таким хитрым приемам, о которых этот глупый упрямец не мог иметь никакого понятия. Потому он решил просто проучить его, а не сражаться всерьез.

Дикарь опустился на все четыре лапы и принялся раскачивать большой головой, что у всех медведей является признаком крайнего раздражения. Потом нацелился, готовясь поразить противника в ребра косым ударом. Но Фрам перемахнул через него великолепным сальто-мортале и оказался опять на задних лапах. Незнакомец от удивления разинул пасть. Такого он еще не видывал. Происшедшее никак не укладывалось в его тупой голове.