ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]

Нет, не сбилась. Звенела дробь чечётки, плыла цыганка, закрывая лицо широким вышитым рукавом, и, как только сорвались первые невольные хлопки, пронзительно гикнула, свистнула, ударила вприсядку, раскинула руки, низко опустила голову и пошла, пошла рвать с каблука и носка, волчком и через одну и через две руки, огнём, пламенем по палубе. Накрашенное, напудренное лицо её было серьёзно, и Виктор вдруг почувствовал толчок в сердце. Где он видел это лицо, эти прямые, близко сошедшиеся брови? Где? Когда?

Он встал, потянулся вперёд, но санитар дёрнул его за бушлат и заставил сесть.

— Не мешай! Вишь, как работает… Ох ты!

Краснофлотцев не удивишь лихим плясом вприсядку — дело знакомое каждому по личному опыту. Но тут будто огонь стлался по палубе, будто порох вспыхивал…

Совершенно неожиданно исчезла танцовщица. Краснофлотцы вскочили, оглушили друг друга криком:

— Бис, би-и-ис!

Завклубом поднял фуражку над головой, дождался тишины и сказал:

— Первым танцевал строевой доброволец Остап Гончаренко.

Виктор подскочил. Он нашёл Остапа! Надо скорее пробраться к нему, и он поможет Виктору, непременно поможет.

— Второй, или, вернее, вторым танцором, — продолжал завклубом, — был строевой краснофлотец. На флоте он тоже недавно…

— Имя-имечко! — загремела палуба.

Все кричали: «Имя-имечко!» Кричал и Виктор. Это имя он ждал нетерпеливее, чем кто бы то ни было. Теперь юнга был почти уверен, что нашёл человека, которого так долго искал и от которого зависело, получит ли он свои флажки. Но завклубом не спешил, завклубом разжигал любопытство слушателей.

— …пришёл добровольцем, — продолжал завклубом, — состоит в Ленинском комсомоле. Его фамилия…

Виктор невольно привстал.

Как раз за спиной Виктора на переборке находился никелированный колокол громкого боя величиной с добрый рыбацкий котёл. Он-то и плеснул в палубу чудовищный грохот, в котором без остатка утонул и голос завклубом и шум зрителей. Колокол бил, дрожал, исходил металлическим сплошным рёвом. Люди вскочили, метнулись, скрылись, как скрываются сны при внезапном пробуждении: сразу, молниеносно, как вихрь, промчались краснофлотцы мимо Виктора. Они были те же самые, что до тревоги, и уже совсем другие. Их лица, только что такие оживлённые, окаменели. Их глаза, такие блестящие и яркие, стали сосредоточенными. Концерт, дружное веселье, забава — всё это перестало существовать. Теперь имело значение лишь то, что находилось по ту сторону колокола громкого боя: море, шторм и опасность, грозившая кораблю.

Виктор остался один. Палуба расстилалась пустыней, и юнга почувствовал самое плохое, что может почувствовать посторонний человек на корабле во время тревоги, — свою бесполезность. Каждый корабль на флоте знал, что ему нужно делать, что от него требуется. Каждый краснофлотец имел своё заведование, мог, закрыв глаза, добежать до своего поста. А Виктору некуда было идти, нечего делать. Он беспомощно оглядывался. Угрюмо загудела вентиляция, которая была выключена на время концерта.

Виктор знал лишь один адрес — камбуз, где хозяйничал Костин-кок, — но, когда он бросился в сторону камбуза, дорогу ему преградила железная дверь.

Краснофлотец, развёртывая пожарный шланг, спросил:

— Что бродишь без дела? Где твоё заведование?

— Я с блокшива.

— Что делал на блокшиве по тревоге?

— Состоял рассыльным при командире…

Краснофлотец на ходу бросил:

— Пройди в кают-компанию.

Виктор бросился в направлении, которое ему указал краснофлотец, но за его спиной кто-то сказал?

— Стоп, юнга, стоп!

Он обернулся. Перед ним стоял человек в чёрном дождевике с поднятым капюшоном, из-под которого виднелась эмблема командирской фуражки. У человека были светло-голубые глаза под нависшими бровями, и эти глаза смотрели на Виктора упорно, но не строго, и даже казалось, что они чуть-чуть улыбаются. Губы, охваченные двумя резкими морщинами, были крепко сжаты, но Виктору почудилось, что в самых уголках рта вздрагивает усмешка. Человек был не молод — в его небольшой светлой бородке блестели седые волосы. Он взял удивлённого Виктора за плечо, провёл в коридорчик за коммунальной палубой, мягко втолкнул в каюту и приказал:

— Подожди здесь… После тревоги будем говорить.

Закрывая за собой дверь, он добавил:

— Чувствуй себя как дома, маленький Лесков…

Его лицо вдруг просветлело. Виктор, пользуясь случаем, попытался определить своё положение на корабле, избавиться от тоскливого одиночества.

— Возьмите меня с собой, товарищ командир, — попросил он. — Вы мне только заведование дайте.

— Нет, не выйдет, юнга… Я пойду по башням и плутонгам. Ты себе шею сломаешь. Жди здесь и дальше коммунальной палубы не ходи!

— Товарищ командир, а вы не товарищ Скубин?

— Нет, юнга, — ответил незнакомец. — Но о тебе знает и товарищ Скубин. Мы со Скубиным услышали от ревизора Ухова, что ты на линкоре. Ну вот… Теперь я пошёл.

У него был необычный выговор — слова он произносил твёрдо и медленно.

Дверь закрылась. Виктор остался в незнакомой каюте, один на один с теми загадками, которые ему задал человек в чёрном дождевике с капюшоном. Какая беседа будет после тревоги — хорошая или плохая?

Каюта незнакомца по величине не уступала командирской каюте на блокшиве, но была несравненно лучше обставлена. Ковёр на палубе; койка, застланная красивым шерстяным одеялом; возле письменного стола два глубоких кожаных кресла; на переборках картины в золочёных рамках…

«Очень красивая каюта, — подумал Виктор. — Такой я ещё не видел».

Он подошёл к столу и, предусмотрительно заложив руки за спину, начал рассматривать чернильный прибор из серого камня, бронзовую пепельницу, на краю которой сидели забавные обезьянки, корешки книг по истории и военному делу. Всё это ему ничего не объяснило. Кто же он, хозяин каюты?

Над столом висело несколько фотографий: снимок линкора в походе, групповой снимок командиров, среди которых находился, если судить по бородке, и таинственный незнакомец. В нижнем углу фотографии была надпись: «Военно-морская академия, выпуск 192… года».

Вдруг Виктор остановился, поражённый. Как могло получиться, что он чуть-чуть не пропустил эту выцветшую, пожелтевшую, плохо проявленную карточку в рамке под стеклом? Знакомая-знакомая карточка, и ошибки быть не могло. Точно такую же карточку, в чёрной рамке, держал на своём письменном столе Фёдор Степанович, и Виктор видел её сотни раз. Плечом к плечу стояли два военмора, опоясанные пулемётными лентами, с наганами в руках, а над ними на картонном бутафорском дереве висел спасательный круг с надписью: «Дружба до гроба». Один военмор — тот, который повыше, — был его отец, а другого знал только Фёдор Степанович и говорил, что это друг отца, но фамилию Виктор не запомнил.