Виктор Сидоров - Рука дьявола

С той поры клуб опустел, а ячейка, которая и без того лишь числилась на бумаге, совсем перестала существовать. Остались верными комсомолу несколько парней из бедняков да два-три батрака. Они было принялись помогать продотрядчикам, но однажды ночью трех из них кто-то избил по-страшному; двое кое-как оклемались, а третий вскоре помер.

Больше о комсомольской ячейке в Елунино разговоров не было. До весны. И вдруг по селу разнеслась весть: на сборке скликается митинг молодежи, приехал, мол, какой-то важный чин из уезда и будет говорить.

Это было как раз на той неделе, когда сгорела усадьба Захара Лыкова, а в памяти еще были свежи два страшных и загадочных убийства — секретаря партячейки и первого председателя сельсовета. Поэтому молодежь не очень-то охотно собиралась на митинг. Родители многим просто запретили идти на сборню. Говорили: ему-то, мол, что, энтому из уезда, покалякает себе на потеху и уберется восвояси. А мы тута расхлебывайся за него.

Леньке очень хотелось пойти на сборню. Он еще ни разу не бывал на митингах и совсем не знал, что это такое. Торопливо управившись со своими делами по хозяйству, он дважды выбегал на улицу, но никак не мог решиться уйти со двора. Постоит, постоит и вернется обратно. Заковряжиха посматривала на него подозрительно:

— Ты чего мечешься? Ежели на митинг задумал — гляди! Шкуру спущу. Еще энтого не хватало, чтобы по всяким бесовским сборищам шалался.

— Не-е,— уныло протянул Ленька, присаживаясь на рассохшуюся кадку.— Я так...— А сам подумал: «Пойду!»

Дождавшись, когда Заковряжиха ушла в избу, он быстро вскочил, шмыгнул за ворота. Первым, кого он увидел на улице, был Яшка. Тот неподалеку играл с ребятами в свайку, чего-то кричал визгливо и хохотал.

— Вот дрянь, — в сердцах сплюнул Ленька и остановился расстроенно, не зная, что делать. Яшка замахал Леньке рукой:

— Айда сюды, Приблудный!

Ленька молча отвернулся.

По дороге, из Старого конца, шел дядька Аким Подмарьков со своим неизменным плотницким топором за поясом. Поравнялся с Ленькой, кивнул ласково:

— Здоров, Лень. Ты-ка чего стоишь, не бежишь на митинг? На сборне уж полно ребятни.

— Да вот...— замялся Ленька и невольно оглянулся на Яшку.

— А ты-ка не слушай никого и не оглядывайся. Иди. Для вас, для таких, как ты, разговор будет. Хороший разговор, про ученье, про то, как новую жизнь ладить...

Ленька улыбнулся смущенно, потом вдруг решительно махнул рукой и побежал.

Яшка закричал вдогонку:

— Эй, ты куды? Куды, спрашиваю? Вот счас мамане скажу!

Но Ленька не оглянулся: будь что будет! По пути он заскочил за Култыном. Тот в это время, потный и красный от натуги, тащил на спине по двору ухмыляющегося во весь широкий рот Быню — Петьку Драчева, который покрикивал весело:

— Давай, давай, пошибче! Бежком, бежком!..

Култын, увидав Леньку, сбросил Быню со спины, подошел покачиваясь, и едва дыша.

— Умотал, гад... С самого, поди, утра таскаю его...

Ленька вылупил глаза:

— Зачем?

— Игру такую придумал: кто чижа дальше забьет палкой. Ежели, мол, я, то он меня тащит, ежели он, то я его. До того места, куда этот чиж улетит. Вот я и...

Быня стоял на том самом месте, где Култын сбросил его, разрумяненный, нетерпеливый:

— Ну скоро ты там? Ить половины не пронес еще.

Култын жалобно глянул на Леньку.

— Видал? Укатает ить... Чижолый, что боров.

Ленька рассмеялся.

— Ну, забота! Да плюнь ты и айда со мной на сборню. Там нынче митинг.

Быня, все так же не сходя со своего места, произнес укоризненно и наставительно:

— Как это — плюнь? Уговор дороже денег. Нехорошо говоришь, Лень. Бог покарает. И тебя, и Васю. Нельзя нарушать слово. Бог — он все видит и слышит. И счас тоже...

— Видал? — еще жалобней повторил Култын.— Все время пужает и ездит на мне.

— Я не пужаю. Это ты, Вася, зря. Надо все делать по-доброму, по справедливости. Коли уж уговорились — сполняй. А кто нарушает уговор, того бог накажет.

Ленька досадливо гмыкнул:

— А пошли вы оба ко псам свинячим! — И решительно повернулся.

Култын довел его глазами до калитки, лихорадочно раздумывая, и когда Ленька взялся за скобу, крикнул, будто с кручи кинулся:

— Погоди! Я с: тобой!

Сорвался с места и Быня. Догнал их уже на улице, задолдонил торопливо, забегая то справа, то слева:

— Это — не по-божоцки! Это так нельзя. Это одна потеха для нечистой силы. Бог не простит тебе, Вася.

Култын молча шагал, избегая глянуть на пылающее от негодования лицо Быни, а Ленька разозлился.

— Отстань, а то звездану по уху.

Быня даже обрадовался:

— Во-во, ударь, ударь! Дьявол — он только и ждет этого. Мигом обратает тебя.

Ленька остановился, глянул исподлобья на Быню.

— Уймись, говорю. А то и про дьявола своего забудешь.— Потом добавил: — После митинга втроем сыграем в чижа.

Быня посветлел:

— Вот это по-божецки. Молодец, Лень!

Когда они пришли на сборню, там уже колыхалась толпа, хоть и не густая, но шумная. Даже несколько девок явились: стояли в стороне ото всех, сбившись в тесную кучку, лузгали семечки, с усмешками поглядывая то на парней, то на крыльцо сельсовета, где уже маячил незнакомый чернявый парень в кожанке и плоском коричневом картузе. Он торопливо листал тонкую синюю тетрадку, что-то черкал в ней огрызком карандаша. Позади него стоял секретарь сельсовета Иван Старков. Он дымил длинной самокруткой, беспокойно поглядывая на собиравшихся: дело предстояло важное и серьезное, а он остался единственным представителем власти — Захара Лыкова, как нарочно, вызвали в уездный комитет партии.

Напротив крыльца, охватив его подковой, шумели, хохотали парни. Среди них, возвышаясь на целую голову, маячил, как всегда под хмелем, Елбан. Около него над чем-то возились Никита Урезков и Тимоха Косой. У одного была в руках длинная палка, у другого белая тряпка. Они, должно быть, вытворяли что-то очень забавное, потому что над сборной то и дело взрывался хохот.

У Быни глаза загорелись.

— Айда глянем, что там?

Однако Ленька молча мотнул головой: ему совсем по хотелось лишний раз встречаться С Тимохой Косым.

Быня стал торопливо пробираться сквозь толпу, а Ленька с Култыном пошли поближе к крыльцу, где стоял Митька со своими друзьями. Ленька тогда еще мало знал Митьку и стеснялся его — очень уж неразговорчив.

На этот раз Митька, увидав Леньку, вдруг подмигнул ему дружески:

— А, сосед, и ты пришел? Ну давай к нам до компании.

Леньке здорово польстило такое Митькино внимание, и он с удовольствием встал рядом.

Подошли братовья Татурины — Серега и Колька. Оба смуглые, кареглазые, чубатые, только старший, Серега, — высокий, плечистый, а Колька — тонкий, гибкий л задиристый.

Они, должно быть, заявились прямо из смолокурни, где с отцом гнали деготь: лица их были усталыми, вымазанными золой и копотью, от одежды резко пахло дымом и дегтем. Серега поздоровался с Митькой за руку.