Виктор Сидоров - Рука дьявола

Ленька тревожно обернулся к Митьке Шумилову: видит ли он это? Он видел, стоял напряженный, сжав кулаки. Его черные, чуть суженные глаза настороженно, будто ощупывая каждого, медленно скользили с одного лица на другое. Увидав, что еще трое заработали локтями, протискиваясь к крыльцу, Митька глянул на Серегу, мигнул, мотнув головой: мол, иди поближе.

Серега тут же начал пробираться к крыльцу. За ним молча двинулись Колька Татурин и еще человек двенадцать парней. Ленька хорошо знал их — все они жили на Заовражной стороне в худых кособоких избах-завалюхах, один беднее другого. Увидел носатого, длиннорукого, с костлявыми кулаками Павлуху Генерала, широкого чубатого Сашку Кувалду — подручного сельского кузнеца. Спустился с площадки на нижнюю ступень Иван Старков, неприметно проведя ладонью по оттопыренному карману. Они окружили крыльцо и встали лицом к толпе, хмурые, решительные, готовые ко всему.

Ленька заметил, как елбановские приятели сразу сбавили ход и заоглядывались на Елбана: что он?

А он раздумчиво продолжал глядеть на приезжего, покачивая в руке толстую зеленую бутылку. Потом вдруг размахнулся и швырнул ее далеко в сторону. Она глухо ударилась о землю, но не разбилась, а запрыгала, сверкая на солнце. Елбан проследил за ней, повернул голову, произнес громко:

— Ну чо, ребяты, довольно, поди, время бить? Айда к Бочкарихе, всех угощаю!

И пошел широко шагая. Парни ожили, засуетились — не часто Елбан бывал таким щедрым. Снова над сборней поднялся шум и гам.

Вслед за Елбаном, напустив на себя дурацкую важность, зашагал Никита Урезков, подняв, как флаг, свою палку, на которой мотались белые продранные подштанники. Грохнул хохот.

— Вот энто хоругвь!

— Ай да Никита! Удумал же!

И хвост парней и ребятни с гиком и свистом потянулся за Елбаном и Урезковым. Девки, стыдливо поглядывая на «хоругвь», затаив смех, бросились врассыпную.

Приезжий, проводив взглядом ушедших, глянул на парней, что столпились возле крыльца, вздохнул трудно.

— Вот ведь как вышло.

— Ничего,— ответил Митька.— Дышать полегче.

— Это верно...— И вдруг глаза приезжего потеплели и заискрились весело.— Однако вы молодцы.— Хлопнул с удовольствием Ивана Старкова по плечу.— Вот тебе и ядро комсомола! А ты говорил...

И уже снова к парням:

— Пойдем, хлопцы, в Совет. Разберемся, что к чему, потолкуем.

Ленька было тоже направился вслед за ними, но Култын ухватил его за рукав.

— Ты что? — зашипел он, округлив глаза.— Нельзя туда! Ванька Старков враз по шее даст. У них секрет!

Ленька недовольно поморщился: ну вот, чуть что — сразу секреты! Ребята потоптались еще малость у крыльца и неохотно повернули к дому.

Едва поравнялись с култыновским двором, как из проулка выбежал Быня. Он был потным, красным, дышал, будто загнанная лошадь.

— Фу, едва успел... Эвон откуда бег... От самой Бочкарихи... Парни там самогонку пьют... Веселятся, ужас...

Пока Быня говорил, утирая рукавом лицо, Култын, бочком-бочком, хотел было незаметно юркнуть в калитку, однако Быня ухватил его за подол рубахи.

— Ты это куда, Вася? Погоди...

Култын беспокойно забегал глазами:

— Чего «погоди»? Нечего мне годить. Домой мне надо.

— А играть? Ить мы не докончили, ить ты не донес меня до места. Я там и пометку начеркал.

Култын вдруг выкрикнул надсадно:

— Ну и черт с ней, с твоей пометкой. Я не хочу больше, понял? Не хочу.

Быня сделал постное лицо, как у святых на иконах, произнес осуждающе:

— Грех такие слова говорить, Вася... Смертный грех...

Култын затравленно глянул на Леньку, словно прося защиты, но тот вдруг засмеялся и сказал неожиданно:

— Чего уж там — тащи. А потом и я с вами сыграю.

Игра эта была незамысловатой. Лежащего на земле чижа, заостренную с двух сторон палочку, нужно было ударить битой по кончику так, чтобы он взлетел в воздух. Вот тут и надо словчиться и попасть по нему на лету, ударив как можно сильнее. Тот, кто забьет чижа дальше всех,— выиграл, тот, кто промазал или забросил ближе остальных,— проиграл. Он-то и несет на своем горбу победителя.

Быня здорово набил руку и редко мазал. Поэтому он был возбужден, предвкушая новые удовольствия.

— Втроем оно куда интереснее,— говорил он, поблескивая глазками.— На одной спине скушно ездить.

Однако Култын отказался наотрез. Пришлось играть вдвоем. Быня с первого же раза закинул чижа чуть ли не до середины двора. Ленька промазал. Быня захохотал:

— Ах, беда! Не повезло тебе, Леня... А ну попригнись-ка малость.

Ленька согнулся, и Быня, охватил его шею руками, а бока ногами, повис тяжелым мешком. У Леньки даже ноги подогнулись и глаза полезли на лоб. Однако он, собрав силы, потащил Быню к чижу. Быня крутил круглой головой, похваливал Леньку:

— Хорошо несешь. Ты, пожалуй, покрепчее Васи. Ишь, как резво бежишь. Молодец, Леня...

Ленька выдавил едва:

— Ладно, сиди и не гавкай.

Ударили по второму разу, и Леньке снова пришлось тащить Быню. По третьему тоже, и по четвертому. Лоб у Леньки покрылся испариной, ноги противно дрожали, внутри мутило.

Но вот Ленька удачливо поднял чижа вверх и хлестко поддел его битой. Чиж завертелся волчком и улетел далеко, к соседской ограде. Ленька враз ожил, подошел вразвалочку к Быне.

— А ну попригнись и ты.— И когда Быня согнулся, Ленька ловко вспрыгнул на его широкую мягкую спину.— Пошел! Да порезвей!

Быня в самом деле легко и быстро донес Леньку до чижа, будто прошагал без груза. Ударили по новой. И опять выиграл Ленька. Култын зарадовался, потирая руки:

— Так его, Ленька! Еще разок, пусть понимает!

Быня нервничал, злился и от этого то мазал, то бил неудачно. А Ленька прямо-таки вошел в азарт: что ни взмах, то удар сильный и дальний.

Вот он снова ловко подкинул чижа и, как будто шутя, ударил по нему, да так, что тот, описав длинную дугу, улетел в густую высокую лебеду за навозной кучей, что высилась между стайкой и завозней. Такому удару позавидовал бы, пожалуй, сам Тимоха Косой.

У Быни лицо вытянулось и челюсть отвисла.

— Ого!..

Култын даже запел, приплясывая:

— Вот это — да! Вот это — да!

Наконец Быня пришел в себя, произнес осипшим голосом:

— Не-е... Так не годится. Перебей.

Ленька удивленно поднял брови:

— Как так — перебей? Зачем? —

— Чижало через кучу тащить. Не смогу.

— Ничего, сможешь. Помаленьку как-нибудь. Мне не к спеху.

У Быни дернулись губы:

— Перебей, Лень, богом прошу, а? Ить вон гора какая. И измараюсь весь. Маманя прибьет...

— А ты обойди кучу-то,— выкрикнул нетерпеливо Култын, которому очень хотелось поглядеть, как будет потеть Быня.— Вокруг завозни неси.

— Да ить далеко в обход-то... И несправедливо...

— Ишь ты, сразу о справедливости вспомнил. Тащи, тащи давай!