Юрий Третьяков - Рассказы

— Это вот будут рисовать наши художники!

Пока ребята разглядывали слоника и выспрашивали, почему он стоит на задних ногах, почему он черный, из какого камня он сделан, где такой камень добывается, и кто его сделал, и каким инструментом, и где его достал Виктор Николаевич, — Радик, у которого все было заранее приготовлено, начал рисовать.

Обычно болельщики взволнованно кочевали от одного художника к другому, рассуждая, у кого лучше получается, а сейчас только верный Женька подбадривал своего друга:

— Выходит!

— Ух, мирово!

— Ну, точно!

Никто не подошел к Радику сообщить, как идут дела у Вальки.

Наконец Женька не вытерпел и подошел к группе болельщиков, молчаливо предававшихся созерцанию Валькиного мастерства. Но никто даже внимания на него не обратил.

— Хе! До Радика далеко. Помолчав, Женька повторил:

— У Радика лучше.

— Где уж нам до вас! — ехидно ответил Санька, болевший раньше за Радика, а другие засмеялись.

Женьке ничего не оставалось, как отойти.

— У них хуже, — сообщил он Радику, но Радик почему-то не почувствовал от этого никакой радости.

Наконец оба рисунка были окончены. Виктор Николаевич принялся рассматривать их, сравнивать.

Никто не спрашивал нетерпеливо, как раньше:

— Ну, как?

— У кого, Виктор Николаевич?

— Правда же, у Радика лучше?

— У Сомова лучше!

— На этот раз, — сказал Виктор Николаевич, пряча оба рисунка в портфель, — Радик справился лучше. Как вы думаете?

И опять болельщики вместо того чтобы устроить по этому поводу ужасающий шум, осыпая насмешками побежденных и всячески превознося победителя, равнодушно промолчали.

И Крюков, всегда заранее несогласный с любым решением учителя и тотчас вступавший в длительные пререкания, помалкивал.

Только спустя некоторое время лениво ответил Войленко:

— Что ж, лучше так лучше. Ничего особенного. Сегодня у одного лучше, завтра — у другого…

По дороге домой Женька сказал:

— А здорово они обиделись. Я даже не ожидал.

— Ну и пусть! — махнул рукой Радик. — Подумаешь.

— Завтра строить пойдем или нет?

— Пойдем, а как же без нас?

— Тогда я тебя возле скверика подожду. Вместе чтоб прийти. А то по одному как-то…

Они немного опоздали.

Войленко и Санька уже достругали доски и сейчас шлифовали их. Несколько человек сидели на корточках вокруг Комарова, измеряя и раскладывая по кучкам полосы цинка, нарезанные вчера Радиком и Женькой.

— Куда же ты кладешь? Это — вон туда! — командовал Комаров. — Это же для среднего!

А цемент сеял уже Витька Витамин.

— Здорово! — сказал Радик.

Ребята продолжали заниматься каждый своим делом, только Витамин, поставив на пол ситечко, встал и выпучил на Радика с Женькой глаза.

— Ребята, гляньте, кто пришел! — радостно провозгласил он, и все вдруг, как по команде, обернулись, будто только того и ждали.

— Ска-ажи, пожалуйста! — вроде бы ужасно удивился Войленко. — Так это, значит, вы?

— Ну, а кто же? — с дурацким видом кивнул Женька.

— Мы… — так же дурацки подтвердил Радик.

Витамин зажал рот рукой и отвернулся, трясясь. Кое-кто чуть слышно захихикал.

— Вот как… — продолжал Войленко. — А вам чего?

— Работать пришли.

— А вы разве со всеми будете работать? А мы думали…

— Да нет! — рассудительно объяснил Санька. — Ты не понял! Разве они со всеми будут! Они так пришли… Ну, указать… Со всеми им нельзя.

— Эх, я! — Войленко хлопнул себя по лбу. — Верно-верно! Как же так? Я все думаю: чего они пришли? Витамин! Чего стоишь? Не видишь что ли, кто пришел: сам Радик с Женькой, а он стои-ит!

— А что?

— Что? Стулья где? Ты думаешь, они тебе, как ты, что ль? Им так нельзя, им надо стулья…

Радик и Женька так были ошарашены, что Женька, ничего уже не соображая, сказал:

— Да зачем? Не беспок…

— Как же, как же… — давился от смеха Войленко. — Никак невозможно… Сейчас-сейчас! Витамин! Долго ты там будешь копаться!

Витамин, скинув стружки с сиденья единственной табуретки, выволок ее на середину комнаты и начал усердно обтирать рукавом.

Будто ошпаренные, выскочили из комнаты Радик и Женька, а вслед им донесся голос Войленко:

— Вот видишь! Я говорил — стулья им надо, а не табуретку, дурак!

На крыльце Радик и Женька поглядели друг на друга и ничего не смогли сказать.

Только через некоторое время Радик вздохнул:

— Да-а-а… Ишь, как они…

Женька печально шмыгнул носом:

— Здорово…

— Ты скажи как, а?

— Да-а…

— А ведь из-за чего все произошло? — продолжал Радик, кривя душой, — Из-за пустяка! Из-за укола! Подумаешь — укол!

— Конечно! — сразу понял друга Женька. — Стоит ли шум поднимать из-за какого-то несчастного укола!

— Как будто бы мы не можем его сделать!

— Сто раз можем!

— Они думают, что мы боимся.

— Так и думают!

— А нам это и вовсе ничего не стоит.

— Совсем пустяк!

— Вот пойдем — и сделаем!

— Пошли! — обрадовался Женька. — Айда!

Это, конечно, не означало, что они собираются идти кому-то на уступки, просто надо было доказать, что уколов они не боятся!

Все оказалось настолько просто и быстро, что Радик с Женькой были даже немного разочарованы.

Когда отыскали нужного врача и начали сбивчиво объяснять, в чем дело, врач только спросил:

— Из какого класса? Значит, дезертиры, беглецы?

— Да нет… Мы так…

Врач заглянул в какую-то бумагу:

— Верно. Только вас двое и осталось. Крюков еще вчера сделал.

— Разве Крюков сделал? — изумился Радик.

— А как же… — ответил врач, вписывая что-то в маленький клочок бумажки. — Обязательно сделал… Непременно сделал. Значит, сейчас ступайте с этой бумажкой в четвертый кабинет!

— Вот это да! — сказал Радик, отыскивая четвертый кабинет. — Ну и Крюк! А еще: и я не буду! Вот она какая «взрослая читальня»!

— Нас втравил, а сам скорей…

Они поспели в школу вовремя, и в кармане у Радика лежала справка, которую им выдали одну на двоих, но показать ее было некому: уроков Анны Ефимовны сегодня не было, а ребята продолжали по-прежнему не замечать Радика и Женьку.

На переменах они тоскливо слонялись по коридору, стараясь казаться развязными и независимыми.

А перемены проходили, как обычно, только как бы без участия Радика и Женьки.

Войленко носился с какой-то особенной лыжной мазью; ковырял ее, нюхал и даже чуть не пробовал на язык. Он совал ее под нос всем, кроме Радика и Женьки.

Крюков сидел за партой и складывал какие-то трепаные листочки, шепотом их подсчитывая.

— Ты что же, Крюк? — сказал ему Радик. — Оказывается, укол-то сделал?

— Кто, я? — поднял глаза Крюков. — А как же! Как все, так и я. Я никогда не отделяюсь. Не то что некоторые…

— А чего ж ты нам головы морочил?