Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

— Он мне не друг! — тотчас отрекся Мишаня. — Я его сегодня разогнал!

— Идут с Николашкой чуть не под ручку. Доска у них размалеванная. Наверно, в пост свой… Хуже маленьких.

— Ну и пускай несут… хоть доски, хоть что хотят… Мне на это наплевать, — равнодушно сказал Мишаня, хотя самого разбирало любопытство узнать, куда они шли и какие доски у них были размалеванные.

— Чудак какой-то… — фыркнула Роза. — А она дура: мало он ее срамил лягушками своими…

— Он немного полоумный, — охотно согласился Мишаня. — Маленько спятил у себя в тайге.

На этом приятный разговор с Розой закончился, потому что в саду появилась Верка и позвала:

— Роза! Пошли! Хватит вам разгуливать!.. А ты не ходи! — махнула она на Мишаню. — Теперь мы хотим без тебя побыть…

Мишаня с облегчением остался в саду.

Откуда-то опять вынырнул Колюнька и зашептал:

— Мишань, а Мишань… А я Психею знаю… Она меня не боится… Я могу ее поймать и тебе принести…

— Принеси! — обрадовался Мишаня.

— Я ее как позову: «кыс-кыс-кыс» — так она сразу и прибегает!..

— Поймай и принеси мне!

— А что ты с ней сделаешь?

— Знаю что!

— Пусть не ест птиц! — стукнул Колюнька кулаком себе по ноге.

Потом он помолчал и опросил:

— А Глеб больше сюда не придет?

— Нет!

— А вы не будете мириться?

— Ни в коем случае, — ответил Мишаня.

С ловушками не так все ладно получилось, как мечтал Мишаня: отец их увидел и все разорил. Ни одной не оставил! Птенца он, не сказав ни слова, вернул обратно в гнездо, а искусственную мышь долго рассматривал, но уничтожить такую красоту; рука у него не поднялась: он хмыкнул и положил ее на видном месте.

Мишаня сперва расстраивался, а потом перестал: и без этого главная кошка Психея, серая разбойница, пожирательница невинных птенчиков, попалась-таки (в его суровые руки!

Молодец Колюнька, не обманул: рано утром пришел к Мишане и, озираясь по сторонам, сообщил радостным шепотом:

— Я Психею принес!

На улице за калиткой он оставил ведро с крышкой, в ведре что-то шевелилось, царапалось и жалобно мяукало. Мишаня, чуть приоткрыв крышку, заглянул внутрь и злорадно пнул ведро босой ногой, зашибив при этом палец:

— Попалась, гадюка!

Сияющий Колюнька, размахивая руками и заглядывая Мишане в лицо, рассказывал:

— Она пришла-а… Думала, ей дадут кусочек… Я говорю: «кыс-кыс-кыс». Она подходи-ит… Я ее взял и посадил в ведро! И тебе принес! Что ты с ней сделаешь, а?

Мишаня, застигнутый врасплох, и сам еще не изобрел никакой казни для Психеи, а долго думать было некогда, так как Психея, видимо догадавшись об ожидающей ее расправе, принялась так отчаянно мяукать и царапаться в ведре, что требовалось как можно скорее унести ее подальше от дома, пока к ней на выручку не подоспели хозяева или еще кто-нибудь.

Пожалуй, самое лучшее — отнести ее на речку и там торжественно утопить.

Мишаня запасся кирпичом и веревочкой, которые дал нести Колюньке, а сам взял ведро с Психеей, и они быстро пошли к реке.

Гусиновку удалось пройти удачно, никого не встретив, если не считать, что маленькая соседка Маринка, которая, почти не выходя со двора, умудрялась все знать и все видеть, крикнула, приоткрыв калитку:

— Вы куда понесли кошку? Скажу!

Колюнька угрожающе шагнул к ней, но она с силой хлопнула калиткой и заголосила:

— Скажу! Скажу! Бабушка, они меня бьют!

Психея тем временем тоже издавала жалобные крики, но Мишаня, помня о трагической гибели маленьких мельничков, только приговаривал:

— Кричи… кричи… А как мельнички кричали, ничего было?..

Колюнька семенил за ним, взволнованный новизной и ужасом предстоящего события, и донимал Мишаню всякими вопросами для успокоения.

— Она ведь птенчиков поела, правда, Мишань?

— Всех до одного сожрала, подлая.

— Маленьких нельзя есть, правда, Мишань?

— Конечно!

— Так ей и надо, правда, Мишань?

— Угу!

— Тебе ее не жалко, а, Мишань?

— А чего ее жалеть!

— И мне не жалко! Так, чуть-чуть жалко. А |ты не ешь птенчиков!! — во всю мочь заорал Колюнька и пошел спокойнее.

Мишаня собирался утопить Психею без каких-либо церемоний. Но на луговой тропке повстречались Гусь, Лаптяня и Огурец.

В ожидании огнестрельного оружия разбойники вынуждены были вести мирную трудовую жизнь и сейчас брели, согнувшись под вязанками душистой луговой травы, которую с нетерпением ожидало в их домашних хозяйствах множество прожорливых ртов.

Повстречав Мишаню с ведром, они свалили вязанки наземь и устроили себе дополнительный отдых.

— Кто там сидит? — спросил Гусь, услышав крики и царапанье в ведре.

Мишаня подробно объяснил, в чем состоит преступление Психеи.

— Это я ее поймал! — гордился Колюнька.

— Ты у нас молодец! — похвалил его Гусь. — Добрый разбойник из тебя вырастает!

Колюнька надулся от гордости и, чтобы оправдать такое высокое о нем мнение, принялся свирепо сбивать головки ромашкам, росшим по краю тропки.

Слегка приподняв крышку, разбойники полюбовались, видам пойманной преступницы и начали спорить, каким наилучшим образом привести приговор в исполнение.

— Был бы поблизости какой-нибудь ненужный колодец, — сказал Лаптяня, — то интереснее всего туда кинуть. В колодцы долго приходится лететь, покуда долетишь до самого конца.

— Что-то я не слыхал, чтоб такие казни производились через утопление в колодцах, — глубокомысленно покачал головой Гусь. — Особо неисправимых преступников полагается расстреливать. Вот они пистолеты нужны когда позарез! Огурец, собака, что же вы тянете с трубками?

— А я тут при чем? — пожал плечами Огурец. — Я хоть сейчас… Братец Кролик руководит, он и отвечает.

— А куда он делся? — спросил Гусь. — Никто сегодня не видал Братца Кролика?

— Да они с Гле… — хотел что-то сообщить Лаптяня, но спохватился и умолк. Гусь ничего не заметил и скомандовал:

— Пошли к реке!

Нагрузившись вязанками, разбойники бодро зашагали обратно к реке. Впереди всех Мишаня нес ведро с Психеей.

— Всякому интересно глянуть! — говорил Гусь.

Он брякнулся на землю и начал распоряжаться:

— Вы, Мишаня с Колюнькой, доставайте Психею из ведра да хорошенько свяжите ей лапы, чтоб она прежде время не убегла! Вынайте мои шнурки из ботинок, я их потом обратно вдену. Что за важность! Спешить некуда! Меня дома отец поджидает, и то я не опешу. Он зачем-то новый погреб роет, а мне землю по огороду растаскивать. Такая ему пришла в голову мысль. Но придется им погодить, покуда я тут кошкой занят.

С того берега послышались знакомые всем гнусавые звуки Музыкантовой трубы. Оказывается, Музыкант в трусах расположился там среди веников и дудел, целясь глазом в тетрадку с нотами, громадную, как газета.