Юрий Третьяков - Вася-капиталист

Но все-таки чувствовал он себя неважно и на каждой остановке вглядывался в лица входивших с передней площадки пассажиров, стараясь угадать, который из них контролер? А тут еще автобус то и дело останавливается, ехал бы до самого Васиного дома без остановок, а то — понаделали остановок на каждом углу, зачем они нужны, только пассажирам лишнее беспокойство…

До чего трудно среди других пассажиров распознать контролера, если он хорошо замаскировался!

Седенький подвижный старичок, на которого Вася и внимания-то не обратил, когда автобус тронулся, вдруг провозгласил:

— Граждане, прошу приготовить билетики!

И обратился к Васе первому:

— Ваш билетик, молодой человек!

Вася долго рылся во всех карманах, а старичок стоял и ждал.

— У него — единый! — сказал кто-то сзади басом, ближние пассажиры засмеялись, и старичок тоже.

— Единый, значит? — спросил он, и Вася кивнул: единый, так единый, это его вполне устраивало!..

— Превосходно! — согласился старичок и нагнулся к Васе: — Ну-ка выметайся отсюда на следующей остановке, и чтобы я тебя больше не видел, ясно?

На остановке Вася немного постоял, чтобы получше опомниться от испуга, но тут подошел еще один автобус, и Вася сообразил: старичок-то уехал в том автобусе, значит, в этом его уже не будет!

Вася спокойно вошел в переднюю дверь и затаился среди пассажиров. Но коварный старичок на первой же остановке, словно по какому-то волшебству, опять появился перед остолбеневшим Васей. Он и сам удивился не меньше Васи:

— Ах, елки зеленые!.. Ты опять тут?

Вася, глупо ухмыляясь, кивнул.

— Ну, пойдем… — сказал старичок, беря Васю за руку.

Они шли по улице мимо длинной кладбищенской ограды и мирно беседовали. Со стороны можно было подумать, что это идут дедушка с внуком навестить умершую бабушку.

— До чего же ты нахальный, парень… — укоризненно говорил старичок.

— Какой же я нахальный… — жалобно ныл Вася, наспех придумывая, что бы сказать в свое оправдание. Тут он вспомнил одного нищего, который хотел проехать бесплатно в трамвае, оправдываясь тем, что только вышел из больницы. Васе удалось очень похоже его изобразить: — Ничуть я не нахальный… Может, я больной челове-ек. Только вышел из больницы…

— Чем же ты больной?

— Скарлатиной…

— Не-ет, не скарлатиной ты болен, а сказать — чем?

— Ну, скажите…

— Хитростью!

Вася помолчал и спросил:

— А вы куда меня ведете?

— Составлять протокол…

— Коне-ешно… — опять заныл Вася. — Если можно на больного человека составлять протокол, составляйте, если вам от этого легче станет… Не успеет человек из больницы выйти, так сразу на него протокол составляют…

Старичок ничего не отвечал. Вася решил прибегнуть к подхалимству и заговорил умильным голосом:

— А вы, значит, контролером работаете? Вот ведь такой вы старенький, на пенсию пора идти, а вы все работаете…

— Я давно на пенсии, — сказал старичок. — А сейчас контролер-общественник.

— Неужели? — обрадовано воскликнул Вася. — Вот здорово совпало! Я, между прочим, тоже общественник!

Но это заявление никакого впечатления на старичка не произвело.

— Хорошие порядки… Где же такой закон, чтобы общественник общественника забирал… и вел куда-то протокол составлять… Я, может, затем и зашел в автобус, чтоб какого-нибудь мальчишку безбилетного поймать… Надо разобраться получше… А потом тащить… Вдобавок, больного человека…

Возможно, старичок в самом деле пожалел больного человека, а может быть, почувствовал к Васе, как к общественнику, большее доверие, только он отпустил Васину руку, и Вася, не теряя ни секунды, одним заячьим прыжком заскочил в открытые ворота кладбища и шмыгнул в кусты, слыша сзади злорадные крики старичка:

— Держи больного! Держи общественника, елки зеленые!

Очутившись в безопасности, в самой глубине кладбища, Вася станцевал дикарский танец, празднуя свою победу над старичком.

— Ты чего это, молодец, отплясываешь? — с негодованием заметила ему какая-то тетка в черном платке. — Не знаешь, какой нынче день?

— А какой?

— Леригиозный праздник. У кого есть какие родные, знакомые покойники, нынче их поминают… Так что несуразная твоя пляска — не ко времени!

У Васи никаких знакомых и родных покойников не было, а религиозных праздников он не праздновал. Но все-таки пошел погулять по аллеям: во-первых, чтобы осмотреть кладбище, раз уж тут очутился, во-вторых, пусть старичок соскучится подкарауливать Васю на улице и уйдет по своим делам…

Однако надо было спешить домой, чтобы поспеть хоть к концу воскресника, и Вася, побродив по кладбищу столько времени, что старичок наверняка уж перестал дожидаться, пошел к воротам.

Зорко всматриваясь в кусты (не сидит ли там где в засаде старичок?), Вася приметил в чаще пустую бутылку и просто так, из любопытства, поднял ее и осмотрел: она была совсем целая. Хоть сейчас неси сдавай. Идти с одной бутылкой в магазин было как-то неловко, Вася бросил ее в заросли сухого бурьяна.

Пройдя еще немного, он приметил сразу две бутылки, они тоже оказались целыми. Сразу три бутылки оставлять было жалко, и Васе пришлось вернуться за той, первой, и слазить за ней в бурьян, отчего весь Васин костюмчик покрылся прошлогодними репьями и какими-то очень цепкими семечками.

Если три бутылки уже есть, то почему бы не походить по кладбищу, не поискать еще, чтоб уж сдавать все разом. Вася принялся обшаривать кусты и через полчаса обогатился еще на две штуки.

Больше, сколько он ни искал, не было.

Получше запрятав авоську с бутылками в бурьяне, Вася принялся похаживать возле поминальщиков, дожидаясь, когда они скажут:

— Тебе чего, мальчик?

Тогда он просил.

— Вам пустая бутылка не нужна?

Взрослым, конечно, было стыдно не дать мальчику какую-то несчастную бутылку, а он ее схватывал, говорил спасибо, и тащил прятать в свой склад.

Некоторые даже поскорее разливали из бутылки остатки, чтобы Васе не дожидаться.

Правда, в двух местах его с позором прогнали, сказав, что стыдно мальчику, наверное, пионеру, клянчить бутылки, но Вася не обратил на это внимания.

Так, благодаря своей ловкости и сообразительности, Вася оказался владельцем полной авоськи бутылок.

Продавцам не разрешалось принимать от ребят пустые бутылки, но Вася, применив блестящую военную хитрость, с успехом вышел и из этого затруднительного положения.

Облюбовав одну старушку, на вид подобрее прочих, и придав лицу скромное, застенчивое выражение, он сказал:

— Бабушка, а бабушка… Сдайте мне, пожалуйста, бутылки… Отец велел сдать, а у меня не берут…

А чтобы побольше разжалобить старушку, добавил:

— Драться будет… если денег ему не принесу…