Алексей Мусатов - Стожары

Кругом засмеялись:

— Это счетовод! Свела баланец! Нам бы такого в правление.

К мешку один за другим подходили бригадиры, звеньевые, колхозницы, бережно брали на ладонь по щепотке зерна — такого тяжелого, так напоенного солнцем, словно земля отдала ему все тепло и свет, поглощенные ею.

— Золотая пшеничка! — почтительно говорили люди.

— Богатый хлеб!

— Сила!

И так же бережно ссыпали зерно обратно в мешок. Только бабка Манефа, подув на зерно, отправила его в рот.

— Что ты, бабушка! — кинулась к ней Маша. — Целый гектар загубила! — И, услышав смех, заспорила: — Ну да, гектар! Егор Платоныч помните с чего начал? С трех колосков.

Но бабка ничего не слышала. Закрыв глаза, она долго жевала пшеничные зерна, потом громко причмокнула языком, облизала губы и истово перекрестилась:

— Слава тебе… Дожили до белых пирогов.

— Ну что ж, ребята… — Татьяна Родионовна оглядела стоявших у порога детей. — Превеликое спасибо от колхоза. И вам и Захару Митричу. Доброе вы зерно вырастили. Принимаем его в сортовой фонд… Заприходуй, Клаша, — кивнула она счетоводу, — трудодни молодым колхозникам начисли, премию, все как полагается.

— Зерно под номером пойдет или заименуем как? — спросила Клаша.

— Есть уже название… лучшего не придумаешь, — сказал учитель: — в честь Егора Платоновича Коншакова.

Хорошо спится на рассвете! Катерина подошла к кровати и тронула Саньку за плечо. Но сон еще крепко держал мальчика: Санька мычал, натягивал на лицо одеяло, яростно отбивался ногой. Катерина решила было не будить мальчика так рано, но потом вспомнила, какой сегодня день, и вновь наклонилась над ним.

— Вставай, сам же просил разбудить… На Старую Пустошь выходим.

Санька открыл глаза, огляделся и сразу вскочил на ноги. Он тоже все вспомнил. В эти дни, когда по всему району начался подъем запущенных земель, их колхоз решил наконец взяться за Старую Пустошь. Вот почему сегодня стар и млад двинулись к Старой Пустоши.

В первые дни колхозницы срывали кочки, засыпали землей ямы, рытвины, корчевали кустарник. Мальчишки свозили валежник и хворост в огромные кучи и разжигали костры. Длинные языки пламени взвивались высоко к небу и завывали, точно сердитые псы.

Санька с Федей с таким усердием орудовали около костров, что лица у них покраснели, как у кочегаров, волосы пропахли дымом, подпаленные брови и ресницы закурчавились и на рубахах от стреляющих из костров угольков появились дырочки.

Затем на расчищенную Старую Пустошь выехали пахари.

Саньку по-прежнему тянуло к коням.

Как-то раз он встретил при въезде в деревню подводу, запряженную Муромцем. На ней ехала Анка Спешнева, возившая молоко в город вместо Евдокии Девяткиной.

Заунывно скрипели немазаные колеса, вовсю трезвонили жестяные бидоны, но сонная, разомлевшая от жары возчица ничего не замечала.

Санька остановил Муромца, потрогал упряжь, растолкал Анку:

— Смотри: седелка на боку, дуга завалилась. Колеса скрипят, на сто верст слышно. Разве так стожаровские ездят? Да я бы сквозь землю со стыда провалился!

— Тоже мне наставник! — фыркнула Анка.

— Наставник не наставник, а требует по делу, — подошла Татьяна Родионовна. — Ты, Нюра, нашу колхозную марку не порочь. Народ знаешь как судит: какова упряжь, таковы и хозяева… Ну-ка, Коншаков, покажи, как с лошадью нужно управляться.

Санька быстро перепряг лошадь, выровнял дугу, поправил седелку, туго затянул чересседельник.

— Картинка! — похвалила Татьяна Родионовна. — Вот что, Саня: зайди-ка вечерком в правление… Поговорить надо.

Медленно тянулось время в этот день. Саньке даже казалось, что солнышко решило совсем не закатываться и светить до нового утра. Наконец стемнело. Отказавшись от ужина, Санька полетел в правление. У крыльца постоял немного, отдышался от бега и в контору вошел неторопливым, степенным шагом.

Татьяна Родионовна была не одна.

За столом сидели члены правления, Андрей Иваныч, Лена.

— Вот и молодой Коншаков, легок на помине, — сказала председательница и поманила Саньку поближе к столу: — С конями, значит, умеешь управляться?

— Ничего… получается…

— И ребята тебя слушаются?

— А как же!

— Тут, Саня, такое дело. Жатва подходит, обмолот. Снопы надо возить с поля, хлеб государству сдавать. А людей не хватает. Вот и решили мы на правлении транспортную бригаду из ребят собрать. Только вот не знаем, кого за старшего над ними поставить. Ты как, Саня, думаешь?

Сердце у Саньки упало. Значит, все еще нет ему полного доверия… Он помял в руках пилотку, подышал на красную звездочку и по привычке начал протирать ее рукавом гимнастерки.

— Да побереги ты свою звездочку, Саня, — улыбнулась Татьяна Родионовна, — у тебя она и так светит, как ясный месяц. Кого же, по-твоему, в бригадиры поставить?

— Федю Черкашина можно… или Степу Карасева, — с трудом выговорил Санька. — Они справятся.

— А я предлагаю Коншакова, — подала голос Лена и переглянулась с Андреем Иванычем.

— Это как понимать? — спросила Татьяна Родионовна. — Комсомол, значит, поручается за него?

Лена обернулась к Саньке. Глаза их встретились. Санька смотрел серьезно и твердо. «Ты же меня видела, знаешь», — говорил его взгляд.

— Поручаемся, Татьяна Родионовна. Уверена в нем, — сказала Лена.

— Татьяна Родионовна!.. — Санька подался вперед — Да я… да мы… я такую бригаду соберу… Мы хоть тысячу пудов перевезем… Что хошь перевезем.

— Только чур, — предупредил учитель, — про школу не забывать! В седьмой класс ты обязательно пойдешь.

— Готовлюсь, Андрей Иваныч. Мы с Федей вместе занимаемся, — сказал Санька.

— Ну что ж, — кивнула председательница. — Засучивай рукава, молодой бригадир, берись за работу.

На другой день Санька пришел на конюшню.

— Стосковалась я по тебе, Саня, — сказала ему Седельникова. — Дали мне тут на подмогу бабку Манефу, а она к коням подойти боится. Все крестит да увещевает их. Ты построже здесь командуй, по-мужски.

— Это уж как полагается, — согласился Санька.

Он вычистил конюшню, разложил траву по кормушкам, накачал в колоду чистой воды.

Попасть к Саньке Коншакову в транспортную бригаду стало заветной мечтой всех стожаровских мальчишек.

Но Санька принимал в бригаду с большим разбором. От каждого возчика он требовал, чтобы тот мог в считанные минуты словить, взнуздать и запрячь в телегу норовистую Лиску и проехать на ней узким кривым проулком, ни за что не зацепив осями; требовал он также, чтобы каждый возчик умел постоять за товарища, не жаловаться по пустякам взрослым.

Началась уборка хлебов. В поле замелькали яркие головные платки жниц, белые рубахи косарей; словно большие степные птицы, замахали крыльями лобогрейки.