Алексей Мусатов - Стожары

В риге тонко, с посвистом завыла молотилка. Когда в ее зубастую пасть совали жаркий шуршащий сноп, она ворчала, задыхалась, словно пес над костью.

Из хвоста молотилки вылетала легкая шелковистая солома, сбоку вытекало смуглое теплое зерно.

Работы молодым возчикам хватало. Они доставляли к молотилке с поля снопы, отвозили зерно на заготовительный пункт.

Санька знал каждую рытвину на дороге, каждый подъем и спуск и мог провести обоз хоть с закрытыми глазами. За ним упрочилась слава толкового и расторопного бригадира.

На пути от Стожар в город лежало село Локтево, дорога около которого после дождей превращалась в непролазную топь. Колеса увязали по ступицу, лошади надрывались. Однажды в этой хляби застряли три подводы. Пришлось на себе перетаскивать мешки с зерном на сухое место, распрягать лошадей и вытягивать телеги на руках.

Мальчишки измучились, на чем свет изругали председателя локтевского колхоза Башлыкова.

— Ругай не ругай, а завтра опять то же будет! — сердито сказал Санька и вдруг решительно направился в село. — Пошли к Башлыкову, Федя, мы ему докажем…

Злые, измазанные грязью, ребята отыскали председателя в правлении колхоза. Поняв, чего от него хотят, Башлыков заявил, что ему сейчас не до дороги.

— В эту топь одного камня сколько нужно вбухать, песку. А на чем я возить буду? Где у меня подводы?

— А мы вам поможем, — сказал Санька, — подвезем материал.

— Если так — другой разговор, — подобрел Башлыков. — Помогайте!

Возчики сдержали свое слово. Возвращаясь из города порожняком, они каждый раз нагружали подводы булыжником из речки, песком, хворостом из леса и все это сваливали около топи.

Но Башлыков не торопился начинать ремонт дороги.

«Погоди ж, проучим мы тебя!» — решил Санька, и однажды, не доезжая до села, молодые возчики свернули влево, а перед трясиной поставили жердь с надписью:

«Здесь топь. Объезд влево.

Эту выразительную надпись локтевский председатель увидел только на другое утро и схватился за голову. За сутки через усадьбы проехали десятки подвод и проторили новую широкую черную дорогу.

Башлыкову волей-неволей спешно пришлось выслать к трясине людей и засыпать ее хворостом, щебнем, землей. Случай этот стал известен по всей округе. Колхозники, встречая в пути молодых возчиков из Стожар, первыми съезжали в сторону и с преувеличенным почтением снимали шапки: «Наше вам! Как там Башлыков здравствует после самокритики?»

Домой Санька возвращался поздно вечером, пропыленный, обожженный солнцем. С грохотом стаскивал с натруженных ног сапоги, степенно садился за стол ужинать.

— Ну как, кормилец, — улыбалась Катерина, — на зиму хлебом мы теперь обеспечены?

— А как же… Сегодня по восемьдесят соток записали, — отвечал Санька.

— Щей-то подлить, бригадир?

— Можно…

Часто Санька приводил с собой в избу Федю. Они вместе ужинали, а потом, обложившись книгами и тетрадями, садились заниматься.

Катерина укладывала Феню и Никитку спать, чтобы они не мешали старшим, сама старалась ходить по избе на цыпочках и даже раздобыла для мальчиков вместо коптилки семилинейную лампу.

После занятий Федя спешил к дедушке, но Катерина не отпускала его, укладывала спать вместе с Санькой, а утром кормила мальчиков завтраком и провожала на работу.

Однажды в сумерки к избе Коншаковых приплелся дед Захар.

Катерина встретила его у крыльца.

— Нехорошо, Катюша! — сказал он с упреком. — Внука у меня сманиваешь.

— Да вы посмотрите, петухи-то наши совсем замирились. — Катерина показала через окно в избу, где за столом занимались Санька и Федя. — Похоже, и мой за ум взялся, в школу вернется.

Дед Захар заглянул в избу, потом осторожно прикрыл створки окна и опустился на завалинку. Катерина села с ним рядом, задумалась.

— Захар Митрич, опять я за старое. Отпустите Федю ко мне! Не обижайтесь, я прямо скажу: человек вы в годах, здоровье не ахти какое, не ровен час… всякое может случиться… И опять мальчик сирота сиротой останется. А он еще птенец бескрылый да неоперенный… Ему мать нужна.

Дед Захар, опустив голову, долго не отвечал.

— Я внуку худого не желаю… Да ведь обидно, Катюша; пока весна да лето-шум вокруг меня, смех, споры ребячьи. Я сам тут вроде помолодел с ними… А как осень, и опять я один-одинешенек…

Катерине стало жалко старика.

— Так и вы к нам переходите, — неожиданно сказала она, досадуя, почему такая мысль не пришла ей в голову раньше.

— В вашу-то конуру? — удивился дед.

— В тесноте — не в обиде, Захар Митрич. Поместимся как-нибудь.

— Нет, — подумав, отказался старик. — А вот, если желаете, переселяйтесь ко мне. Со всем хозяйством. У вас что — закуток, два оконца, а у меня, как-никак, довоенный дом, раздолье.

— А и правда, Захар Митрич! — обрадовалась Катерина. — Вот и заживем одной семьей. Пойду со своими ребятами посоветуюсь.

Ласточки, прижившиеся за лето под карнизом, сегодня были немало встревожены: все утро в школьном дворике толпились ребята, шумно о чем-то спорили и с любопытством поглядывали на их гнезда. Но вскоре птицы успокоились. Все ребята куда-то ушли, и во дворике вновь стало тихо. Потом появились две девочки и сели на крылечко.

— Ты как думаешь, — спросила Маша Зину Колесову: — сдадут наши переэкзаменовку?

— Должны сдать… Готовились же! — рассудительно ответила подруга.

— Еще как! А вдруг случится что-нибудь… Давай на ромашке погадаем.

Девочки оборвали лепестки у десятка цветов — «сдаст — не сдаст».

Получилось, что у Феди с Тимой все будет хорошо, а Санька испытания не выдержит.

— Чепуха на постном масле! — рассердилась Маша и разбросала ромашки. — Все сдадут.

Еще через некоторое время к школе прибежали Семушкин и Степа:

— Ну, как наши? Сдали?

— Ничего пока не известно, — сказала Зина.

Ребята побродили по пустым школьным коридорам, попытались заглянуть в класс, но Андрей Иваныч сердито погрозил им пальцем.

Пришлось сидеть и ждать.

Наконец экзамены закончились. Ученики высыпали во двор. По сияющему лицу Тимки Маша сразу поняла, что все обошлось благополучно. Тимка рассказал, что почти все ребята, которые готовились летом, зачислены в шестой класс. Только двоим придется пойти в пятый.

Вскоре показались и Санька с Федей.

— С нами? В седьмой? — подбежала к ним Маша.

Друзья кивнули головами.

Маша хотела было на радостях крикнуть «ура», но тут взгляд ее упал на старую березу в школьном саду, и она шепнула Саньке:

— Помнишь, что написал? Убрать бы надо…

Санька смущенно покосился на ребят:

— Ладно… потом!

Но Маша подняла кусок стекла, подбежала к березе и принялась соскабливать со ствола слово «прощай». Подошли к дереву и остальные школьники.