Альберт Иванов - Февраль – дорожки кривые

— А больше там никто не идет?.. Жаль, — и вновь завалился на рыхлый диванчик.

— Глянь, во всех комнатах напрочь вырезаны замки, — негодовал Анатолий. — Знаешь, ничего в номере не оставляй. В прошлом году у меня спиннинг увели и трехколенную удочку, на полчаса всего отлучился. Безобразие!

— А чтобы не запирались и втихую не выпивали, — послышался с лежанки мстительный голос дежурного. — Пословицу слышал: «В огонь не лезь, а воде не верь»? Вчера один такой умный нафуздырился, перевернулся на лодке и утонул.

— Совсем?.. — по-глупому спросил Анатолий.

Дежурный показал ладонью:

— Весь. Еле нашли.

— А что же вы…

— У нас не пляж, — строго перебил дежурный. — У нас спасателей по штату нет. У меня тут тридцать лодок, уследи! А пояса на что?.. — Он вздохнул. — Его дома ждут, а он там, — кивнул за окошко, — лежит.

— Что — здесь? — Анатолий потыкал пальцем вниз. Здесь, мол, на базе.

— Почему — здесь… Там! — вновь показал дежурный за окошко. — У второго крылечка. — И встал.

Мы двинулись вслед за ним посмотреть. Зачем?..

— Сколь же я их, глупарей, переспасал… — бубнил дежурный.

У второго крылечка, горбясь, лежал брезент, накрыв что-то вроде набитого мешка — утопленники почему-то кажутся короткими. Там, где брезент не примыкал к земле, жужжали мухи.

Странно, глупо, неловко — и что тут еще скажешь? Хотелось вызвать в себе сочувствие, но было просто неуютно, зябко — и все.

— Милиция ночью приезжала, акт составляли, сегодня машина придет… — Дежурный погрозил нам, кивая одним только пальцем, а сама сжатая ладонь не двигалась. — Глядите у меня, осторожней! От вас только неприятности… — Тут силы его иссякли, он ушел в конторку мучиться дальше.

— Я тоже как-то одного спас, — задумчиво пробормотал Анатолий, подняв воротник. — Давно…

Утро мы провели на Святом, поймав по десятку мерных белых карасиков. Потом Анатолий что-то крикнул мне издали со своей лодки и поплыл назад, очевидно торопясь на ГРЭС. А вечером мы опять встретились в нашей комнатке.

На базе и кухонька была, ну мы и сварганили на газовой плите из карасей рыбный супец. Почему не уху? Ухой у рыбаков обычно называют, лишь когда к ней, как говорят, «нолито». А поскольку мы оба, оказалось, трезвенники, к тому же и корвалолщики (главная причина праведной жизни), у нас был — рыбный суп. Пару раз обманывающий себя дежурный все-таки толкался к нам в комнатку с преувеличенными извинениями, надеясь на авось, но, так и не увидев заветное, исчез напрочь.

— …Помните, я утром сказал, что спас одного утопающего? — проговорил Анатолий, мощно дуя на свою богатырскую, чуть не с половник, ложку, так что в ней бродили волны. — А главное — кого!.. Тоже в Воронеже…

И хотелось ему что-то рассказать, и нет, — не стал, утопленника давно увезли, но край оставленного на месте брезента все еще был виден из нашего окна и трепыхался на ветру» будто там его кто-то торкал ногой.

Мы потушили свет и завалились спать одетыми — холодно, — еще и накрылись одеялами. Голова все проваливалась в глубь хилой подушки, я бесполезно взбивал и взбивал ее, пока Анатолий не посоветовал подложить телогрейку.

Мы лежали молча…

— Если хотите, расскажу, — вдруг несмело сказал он.

— Давай. Все равно не заснешь.

Это его озадачило.

— Ты о себе? — осторожно спросил он.

— И о тебе… Извини…

Анатолий опять помолчал, раздумывая, и все же решился. Во тьме не спеша зазвучал его тихий, какой-то мальчишеский сейчас голос… Рассказывал он мне открыто, как вроде другу. А впрочем, именно как чужому, близкому-то он бы, может, и не посмел. Будто самому себе — лежа на спине, в потолок говорил…

— Мы тогда в Воронеже жили на Куцыгина. Славная такая улочка, если ее не видеть, а только вспоминать. Всегда спокойная, без машин, серый булыжник, лопухи, крапива… Бревна у заборов… Много своих домов, собраны из чего попало, но с чудными садиками. За немыслимыми оградами — линии Мажино не уступят — так, знаешь, и круглятся краснобокие яблоки… А в середине улицы торчит уцелевший с до войны высоченный, пятиэтажный, трехподъездный конструктив — конструктивистский дом еще тридцатых годов, весь черный, как уголь, с балконами, с лоджиями и даже кое-где с круглыми окнами. Как корабль! Домина!.. Все у нас, и я, жильцам его неимоверно завидовали. Не поверишь, в нем было все: водопровод, уборные, даже душевые были — не надо каждую пятницу в баню шляться. А внизу свой магазин — около него мы по суткам, и ночью, за мукой перед праздниками кемарили.

А следом, через улочку, еще один примечательный угловой двухэтажный дом — в стиле модерн, загляденье: под козырьком высокой крыши пузатые гипсовые амуры весело трясут рога изобилия, а из них вроде б сыпятся каменные кисти винограда, груши и всякие довоенные плоды… При мне тот дом восстанавливали, одна коробка с амурами уцелела. Недавно был там — снесли, возвели что-то прямоугольное, в стиле «баракко».

Ну а я жил на другом конце улицы, ближе к Кольцовской — напротив пожарки. Сейчас у нее каланча островерхая, прямо как в Прибалтике. Так вот, она напротив нашего дома высилась, без всякой крыши еще и окон, — один остов. Да и всего-то четыре года после войны прошло, не город — сплошные развалины, тысяча девятьсот сорок девятый год. Наш-то дом тоже чудом сохранился. Ну, в нем ничего примечательного не было. Двухэтажка из красного казенного кирпича, маленькая, с одним входом, все удобства во дворе. Нам еще повезло! Многие вообще кто по подвалам, кто по землянкам, кто где, неизвестно как жили. Мой же отец военный, офицер, капитан все-таки, — дали на трех человек комнату — метров шестнадцать.

Я как раз перешел в пятый класс. Свидетельство получил об окончании начальной школы! Второй документ в моей жизни после свидетельства о рождении. Потом уже стал обрастать бумагами, как телеграфный столб изоляторами: ВЛКСМ, паспорт, аттестат, студбилет, зачетка, профсоюз, диплом, кандидатские «корочки»…

Ну, ладно. Раньше я учился у реки, в первой школе. Про знаменитую Чижовку слышал? Нет?.. Там отпетая шпана жила — средь бела дня разденут. Та Чижовка рядом со школой была — сплошные шанхаи. Уголовник на уголовнике! В школе зайдешь в сортир, пацаны в ряд стоят, отвернув морские клеши, — почти у каждого на бедре самодельная финка висит. Помню, не одного «нечаянно» пырнули ножом после уроков. На деньги играли, выигрыши поделить не могли. Но меня судьба миловала — живым и невредимым дотянул до пятого класса. Мы напротив школы комнатушку снимали, а тут-то и дали отцу жилье — там, у пожарки. Весной переехали, теперь в другую школу надо ходить, поближе, в своем районе. Сдали мои документы в мужскую среднюю на Плехановской.

Стали жить на новом месте. Хорошо там, я уже говорил. И дома просторней. Мне загодя полигон для занятий определили: широкий подоконник — лично мой, собственный! — вместо общего обеденного стола. И учебники и тетради можно свободно разложить. Писать, конечно, не слишком удобно, батарея мешает. Но если боком, то вполне.