Альберт Иванов - Февраль – дорожки кривые

И стал Соколов как бы ординарцем при Степанчикове. Это больше всего на нас подействовало. Если уж сам Леха Соколов не стал за главенство бороться…

Слухи разные поползли: мол, за Степанчиковым блатные парни стоят, шайка вроде какая-то. С ним даже старшеклассники не связывались, сторонились.

— А ты б ткнул обоих разок, хотя б вилкой, и тоже порядок! — доказывал я Кривому. Легко другому советовать.

— Да и ты не смог бы, — моргал Витек глазом, — а я и подавно. Мне по ночам снится, как я их догоняю, замахнусь, ткну, да нож все время гнется, — жалостно признавался он. — Ни царапины. Хочу, так хочу, а не могу! Если уж во сне ничего не выходит, то…

Правда. И у меня во сне никакая месть не сбывалась — не дано. Где уж тут наяву! Видно, мы просто были нормальными людьми от природы. Или от книг. Сопливые гуманисты, в общем. Не помню, как в точности сказано у Толстого: если человечество делает, пусть на капельку, шажок вперед, то его двигают не полководцы, не властелины и палачи, а лишь жертвы, мученики… Да нет, не думайте, на свой копеечный счет я это, конечно, не отношу.

Думаешь, только нам одним доставалось? Да почти всему классу, кроме нескольких человек. Почему их не трогали?.. У одного брат в десятом классе, у другого плечи вдвое шире моих, третий с гирями тренируется, четвертый — еще что-то… Остальные все под пятой.

Помню, Степанчиков не так уж часто кого-то бил сам. Предпочитал действовать чужими руками. Стравливал всех. Скажем, сегодня Петька, Колька и Ванька за что-то меня лупят. Завтра Петька и Колька того же Ваньку метелят. Послезавтра все на Петьку навалятся. Старое правило: разделяй и властвуй.

Ну, это сейчас как чепуха вспоминается. Были и куда подлее приемчики… Однажды он заставил нас из лужи пить. Зачем? Поиздеваться, власть свою показать — вот зачем. Вчера, что ль, родился?..

Приказал нам Степанчиков — человек восемь нас было, подопытных, — зачем-то собраться у него во дворе за сараями. Тогда везде во дворах у всех сараюшки были, как в деревне.

Мы с Кривым, не помню почему, на сбор запоздали. Приходим, пацаны стоят, будто белены объевшись. Только Степанчиков да Соколов лыбятся. Весело им.

— Теперь вы давайте! — о чем-то загомонили подопытные, показывая на грязную лужу. — Мы уже пили. Давай-давай. Умные, шляются где-то!

— А ну, хлебните-ка по глотку. Не бойсь, не заболеете! — Степанчиков зачерпнул ржавой каской воду из лужи.

Пацаны окружили нас, подталкивают к нему. Сами — позорники и хотят, чтоб другие — тоже. Делать нечего, я не успел бы даже с мольбой к Жуку обратиться. Они б нас на куски разорвали, если б мы отказались. Ну, не на куски, а в той же луже с головой искупали бы запросто.

А потом все давай над нами ржать и пальцами показывать:

— Да ведь Юрка в лужу на… Что, соленая?

Вот когда я понял впрямую библейское: испить чашу унижений.

— А мы не пили, а мы не пили! — приплясывал один там коротышка.

— Заткнись. Пил, — оборвал его Степанчиков.

Тот всхлипнул и умолк. Я отплевывался и все смотрел не мигая на Степанчикова: больше всего мне хотелось сейчас надеть ту каску ему на голову. И ведь почти решился… «Вот сейчас, вот сейчас, — думаю, даже ноги дрожат. — А там будь что будет!» И то ли Степанчиков прочел что-то в моих глазах, то ли надоело, он поглядел на меня прищуренно, выжидающе, а затем вдруг повернулся к Соколову:

— Теперь ты хлебни.

— Что ты, что ты? — попятился Соколов. — Юруня… друг!

— Пей, — страшно сказал друг Юруня.

Соколов обреченно поднял каску…

Затем Степанчиков со смехом выбил ее пинком из рук.

— Пока, — и зашагал, не оглядываясь, к дому.

— Чего уставились?? — рассвирепел Соколов. — Зрачки вылупили! — двинул кого-то по уху и вразвалочку, руки в карманы, пошел со двора.

И мы пошли прочь. А тот коротышка сбивчиво говорил:

— А вообще-то полезно… Лечебное средство… Даже раны заливают, пощиплет — и все. Подумаешь! — хорохорился он.

Утешение…

Странно как-то. Родители совершенно не знали, какая у нас жизнь. Ну, совершенно. Они то и дело подчеркивали, как все нам легко достается, какие мы благополучные. А вот они, дескать, такого хлебнули! Какого?.. Может, и они от нас скрывали? Да наверняка. И не в голоде, холоде дело. Голод с холодом мы тоже видали. А у взрослых… Вот в наш дом недавно ночью «воронок» приезжал, забрали соседа-учителя. Как я ни допытывался: за что? — отец только делал страшные глаза, а мать отрешенно сказала: «До войны приезжали чаще…» У взрослых были свои игры — в жизнь и смерть.

И не поверишь, решили мы с Кривым убить Степанчикова. Может, как-нибудь сумеем вдвоем… Сначала его, а потом, если нас не заметут, и Соколова. И так приятно было нам, слабакам, помечтать об этом!.. Возвращается Степанчиков поздно вечером, а мы поджидаем его во дворе — он жил на углу улицы Карла Маркса. Там был деревянный, с узорными наличниками, красивый дом-теремок, от воинской части. Двор освещался лишь одной лампочкой. Вывернуть ее, затаиться у парадного и… камнем по голове. А что, никто не узнает!

Или — подкараулить на лестнице, где спуск к реке, там он к какому-то дружку ходит. Протянуть проволоку поперек ступенек, а самим затаиться в густом бурьяне, слева и справа от лестницы. Всех людей пропускать, никто ничего не заметит — ну, лежит себе на ступеньке какая-то проволока, чего такого. А как только Степанчиков сбегать будет, резко ее натянуть — он вмиг кувыркнется и голову себе раскокает. Там к реке до-о-лго вниз лететь!

Дальше слушай…

Помечтали мы, помечтали и бросили. Но не позабыли. Во всяком случае — я. Кривой к тому времени был уже мне не помощник…

Потом-то оказалось, что сплеча и сгоряча ничего не решить. Жизнь мудрее.

Я продолжал ходить и бросать еду теперь уже второй собаке — черному Жуку, и не из корысти, а жалко… Он тоже стал тощим, как его пропавшая мать. Даже если б он мне и ни капли не помогал — а я до сих пор верю, все-таки было это, было! — я все равно бы его подкармливал. Ведь носил же я куски прежней собаке, когда еще и не думал о чем-то просить. И откуда я взял эти заклинания? Нарочно ведь не придумаешь. Словно свыше озарило…

А злосчастия продолжались. Вдобавок ко всему оказалось, мой отец служил под прямым началом Степанчикова-старшего. Даже смешно. Сын в подчинении у сына, отец — у отца.

Ничего плохого про того подполковника сказать не могу. Мужик как мужик. Я уверен, он ничего не знал. Это как мир и антимир. Со взрослыми мы жили в разных измерениях. Но иногда и от нас к ним проникали какие-то отзвуки. Эхо, да?..

Меня как-то здорово избили за красиво живешь, и мать неизвестно откуда пронюхала, что нашими пацанами заправляет Юрий Степанчиков. Думаю, Кривой сболтнул. Она вцепилась-таки в отца и заставила его пойти к подполковнику.