Тальбот Рид - Старшины Вильбайской школы

— Стойте, не все вдруг. Парсон, говорите вы.

— Простите нас, сударь, — повторил Парсон. — Право, мы не хотели… Это вышло нечаянно.

— Что вышло нечаянно? — спросил учитель.

— Да то, что вы упали и…

Тут мистер Паррет перебил Парсона:

— Постойте. Положим, упал я нечаянно. А то, что кружка с водой висела над дверью и веревка была протянута под дверью, было также нечаянностью?

— Нет, сударь, но…

— А то, что как только отворилась дверь, в нее полетели туфли и еще какие-то вещи, — это также нечаянность?

— Нет, сударь, — отвечал уныло бедный Парсон.

— Что же было нечаянностью, в таком случае?

— Вы, сударь… то есть мы вас не ждали…

— В этом я уверен. Позвольте узнать: для кого предназначались ваши приготовления?

— Для вельчитов, сударь… Они…

Парсону хотелось поскорее объясниться, но учитель снова перебил его, обратившись к Кьюзеку и компании:

— А ваши приготовления для кого предназначались?

— Для парретитов, сударь, — был единодушный ответ.

— Так… — произнес мистер Паррет серьезно, потом, помолчав, начал: — А теперь выслушайте меня. Мне приходилось уже в этом году беседовать с вами по подобным поводам. Это не первый раз, что вы попадаетесь в недозволительных шалостях. В настоящую минуту все вы, как я вижу, очень сконфужены. Конечно, вам стыдно не потому, что вы сознаете всю нелепость вашей проделки, а только потому, что мне пришлось случайно пострадать от нее. Так или иначе, но вашим шалостям должен быть положен предел, и я вас накажу. Во-первых, до конца учебного года каждый из вас лишается прогулки на один час ежедневно, кроме суббот.

Вздох облегчения послышался из кучки подсудимых, когда была произнесена эта первая половина приговора. Вторая половина была строже:

— Во-вторых, до конца учебного года ни один из вас не имеет права посещать чужие отделения без моего разрешения.

Парсон и Тельсон обменялись грустным взглядом: для них этот приговор был очень жесток; он означал для них почти полную шестинедельную разлуку, потому что нельзя же считать свиданиями встречи во время уроков!

— Я должен сказать вам следующее, — продолжал между тем учитель. — Некоторые из вас принадлежат, как я вижу, к моему отделению, и все вы учитесь в моем классе. Ни один из вас, как известно вам самим, не отличается прилежанием, и большинство ваших одноклассников и учится и ведет себя лучше вас.

— Это правда, сударь, — заметил чистосердечно Тельсон.

— Так вот что я намерен сделать, — сказал мистер Паррет. — Всякий раз, как я услышу о какой-нибудь недозволительной проделке, в которой будет участвовать кто-нибудь из вас, я буду наказывать весь ваш класс. Захотите ли вы подвергать ваших товарищей незаслуженному наказанию или нет, это я предоставляю вашей совести.

Мистер Паррет знал, с кем имеет дело, и взвесил свои слова заранее. Эти дети были необузданные шалуны и несносные ученики, потому что каждый из них обладал достаточным запасом лени, но все они были безукоризненно честны, и учитель совершенно верно рассчитал действие, которое должно было произвести на них его решение. Пока они подвергали неприятностям только себя, ни один из них не подумал бы ограничить свои беспорядочные наклонности, но товарищей они, конечно, подводить не станут.

Отпустив мальчиков, мистер Паррет пошел к директору и рассказал ему о том, как он поступил. Директор вполне одобрил решение своего коллеги и по этому поводу разговорился с ним о состоянии дисциплины в школе вообще.

— А что, Паррет, как идут наши внутренние дела? — спросил директор. — Вам это должно быть известно лучше, чем мне.

— Сказать по правде, я не совсем ими доволен, — отвечал мистер Паррет. — Очень может быть, что мало-помалу все придет в порядок; но я нахожу, что назначение старшиной Ридделя было, во всяком случае, рискованным опытом: он для этого слишком непопулярен.

— Причина его непопулярности лежит не в его личности. Будь это так, я не назначил бы его, — возразил директор. — Кроме того, я убежден, что в конце концов он заставит товарищей уважать себя.

— Вопрос в том, скоро ли это ему удастся при его неуверенности в своих силах.

— До меня дошли слухи, что Блумфильд и другие классные старшины вашего отделения составили оппозицию против Ридделя. Правда ли это? — спросил директор.

— Совершенная правда, и в этом-то лежит секрет почти всех недавних беспорядков, — отвечал учитель. — Но мне кажется, сударь, что ни вы, ни я не должны вмешиваться в это дело. С этим затруднением Риддель должен справиться сам, и если он этого не сумеет, он не годится в старшины.

— Я с вами согласен и убежден, что Риддель справится со всеми своими затруднениями. Если власть его признается так медленно, то это только потому, что в своем отделении ему нечего делать.

Директор помолчал с минуту и потом заговорил о предмете, не имевшем, по-видимому, никакой связи с предыдущим.

— Отделение Вельча по-прежнему, кажется, страдает полным отсутствием порядка? — спросил он.

— Разве может быть иначе? Ведь там нет ни одного надежного классного старшины, ни одного такого, который мог бы оказывать хорошее влияние на младших, — заметил мистер Паррет.

— Мало того: мне известно, что влияние двух-трех из них положительно вредно, — подтвердил директор. — Знаете, Паррет, что мне пришло в голову? Что Риддель был бы отличным старшиной для отделения Вельча, разумеется оставаясь при этом главным старшиной. Правда, он нерешителен, но ведь тут и не нужно крутых мер, К тому же Ферберн будет прекрасным старшиной для своего отделения. Что вы на это скажете?

— Конечно, Риддель прекрасный юноша, но я боюсь, что эта задача будет ему не по силам.

— Пусть попробует. Это выяснится в какие-нибудь две недели… Я со своей стороны верю в Ридделя.

На этом глава школы и его помощник расстались.

Сильк и Джилькс сидели в комнате последнего, нимало не помышляя о грозившей им перемене. Дни, по обыкновению, были заняты докуриванием сигарных окурков и разговорами вполголоса. Беседа была таинственная и не совсем дружелюбная.

— Сегодня утром он получил письмо из дому. Я знаю это потому, что за завтраком мы с ним сидели рядом и я видел, как он читал письмо, — говорил Джилькс.

— Что же было в этом письме? — спросил Сильк так естественно, точно читать чужие письма было самой обыкновенной вещью.

— Я не мог разобрать всего. Знаю только, что письмо было от его брата и что в нем была повестка на деньги.

— На какую сумму?

— Я не рассмотрел.

— Где он теперь? — спросил Сильк помолчав.

— Не знаю. Должно быть, в исповедальне (на языке двух друзей это слово означало комнату Ридделя), или нет… сегодня день раздачи книг, значит он в библиотеке.