Олег Селянкин - Есть так держать!

Хорошо. Прохладно. Тихо.

— Вот здесь и будем стоять, — сказал Курбатов.

— И долго? — не вытерпел Витя.

— Пока не пойдем дальше, — отшутился Курбатов, но потом ответил серьезно: — Военный человек, Витя, не должен спрашивать об этом. Приказ будет — и пойдем.

За бортом ласково журчит вода. Лучи солнца пробрались сквозь марлю, которой затянут иллюминатор, и остановились на лице Вити. Они стараются разжать его веки и будто нашептывают: «Вставай, соня! Посмотри, как хорошо кругом!»

Но Вите вставать не хочется: вчера очень поздно уснул из-за комаров. Их так много, и такие они нахальные, что стоит только на секунду появиться щелке, как в каюту влетает целый рой «пикировщиков», и то над одним, то над другим ухом раздается противное, однообразное, тоненькое и гнусавое их гудение. И что хуже всего — простыню они прокалывают своими хоботками, а под одеялом жарко.

— Как в банной парилке! — обычно ворчит Василий Николаевич.

Все-таки Витя приоткрыл глаза. На стенках каюты темные полосы: комары дожидаются следующей ночи.

«Я вас сейчас тряпкой», — думает Витя и намеревается встать, но в это время на палубе раздается сигнал побудки, и сразу так спать захотелось, что глаза закрылись сами собой.

— Витюша, слышишь? — спрашивает Курбатов, вставая с койки.

— Слышу, — отвечает Витя и нехотя сбрасывает с себя простыню.

«И зачем Василий Николаевич сам каждый день выходит на зарядку? — думает он. — Когда я буду командиром, то в выходной обязательно до завтрака буду спать».

Витя пополнел. Василий Николаевич говорит, что теперь на его ребрах сигнал боевой тревоги не сыграешь: затянуло жирком. Все верно, а насчет жира он ошибается. Не жир, а мускулы: ведь не напрасно Витя каждое утро занимается физкультурой. Витя часто смотрит на свои загорелые руки и ждет, скоро ли на них появятся такие же большие упругие шары, как у Курбатова, Бородачева и у других моряков. Вот и сейчас Витя с силой сгибает руку и пробует упругость мышц. Как будто бы лучше, чем вчера… А на палубе звучит новая команда:

— Купаться!

— Опаздываешь, Виктор, — говорит Василий Николаевич.

И Витя, всунув ноги в большие ботинки, бежит наверх, позвякивая подковками по ступенькам трапа. Он понимает, что опаздывать нельзя: юнга, как и все другие моряки, обязан точно выполнять распорядок дня.

Едва Витя выскочил на палубу, как солнце ударило лучами ему в глаза и заставило зажмуриться. Почти белыми кажутся на берегу пески, а палуба, покрытая тонким слоем масла, блестит, как каток в праздничный вечер.

— Опаздываешь, юнга, — басит Николай Петрович и притворно-сердито командует: — А ну, марш!

Скинув ботинки, Витя бросается в воду, но не успел он полностью погрузиться, как сильные руки подхватили его и выбросили на поверхность.

— Каждая малявка еще на глубину лезет, — несется вслед.

Конечно, это Бородачев!

Хочется рассердиться. Ведь он, Витя, не маленький, но Захар плывет рядом и говорит, щуря глаза:

— А что я тебе сегодня покажу! Пойдешь со мной после обеда?

— А ку… — начал Витя, но вода неожиданно приподнялась, закрыла с головой, хлынула в рот.

Витя вынырнул и отплевывается, а Захар плывет рядом и, как ни в чем не бывало, спрашивает:

— Никак знакомого осетра с добрым утром поздравил?

Это уже слишком! Мало того, что сам за ногу дернул, так еще и смеется!

Витя устремился к Бородачеву, плывет изо всех сил, вот-вот схватит, но в самый последний момент Захар взмахивает рукой, ложится на бок и быстро удаляется, оглядываясь назад. Его глаза смеются и дразнят: «Что, взял? Мал еще за мной гоняться!»

Расстояние между ними увеличивается. Витя немного устал, но плывет следом: нельзя бояться трудностей, нельзя бросать начатого дела — так говорят все моряки.

— Окончить купание! — раздается команда, и Витя с Бородачевым возвращаются к катеру, мирно договариваясь о прогулке.

Начинается обычный день катеров-тральщиков. Давно спала вода, и теперь катера стоят не в лесу, а у обрывистого берега, который называется яром.

На Волге по-прежнему спокойно. Правда, изредка появлялись фашистские воздушные разведчики, но и они быстро уходили, встретив дружный отпор истребителей и зенитчиков. Матросы жадно хватали все новости с фронта и в ожидании настоящего дела изучали (который раз!) оружие, или, как говорили моряки, занимались боевой подготовкой.

Первые дни Витя все время проводил с ними, но однажды Курбатов остановил его и сказал:

— Если хочешь освоить специальность, то учись. С сегодняшнего дня до обеда ты будешь готовиться к сдаче экзаменов за четвертый класс, а потом можешь изучать либо машину, либо пулемет. Лично я советую тебе не метаться, а сначала как следует освоить одно и лишь потом браться за другое.

И Витя начал заниматься. Не хотелось ему учиться: матросы трал ставят, глубинные бомбы бросают, а ты сиди тут над книжками, решай примеры, зубри правила да жди, когда придет Курбатов и спросит: «Ну, как дела?»

Одно время была надежда, что учеба сорвется, так как не оказалось учебников, но подвел Захар. Он принес из увольнения большую стопку изрядно потрепанных книг и сказал:

— Оцени, юнга, мои старания! И вообще, ты за моей спиной хоть академию кончай: вызубришь эти учебники — другие достану.

Учиться Вите помогали все. На комсомольском собрании Николай Петрович Щукин так сказал:

— Мы все обязаны непрерывно учиться. Этого требует от нас партия. Но мы не должны забывать и о том, что у нас есть юнга. Комсомол, в первую очередь комсомол, должен помочь ему кончить школу. Партийная организация поручает комсомольцам это ответственное дело и надеется, что они оправдают это доверие.

Занимался Витя всегда в одном и том же месте — в красном уголке. Здесь на столе лежали журналы и газеты, а на стене висела на больших картонных листах фотовитрина, в устройстве которой и Витя принимал участие. Здесь находилась и часть собранных им снимков.

За Витиными занятиями постоянно наблюдали. Ведь кажется порой, что рядом никого нет, но стоит только Вите заглянуть в журнал или замечтаться, как откроется дверь, войдет кто-нибудь из моряков и скажет: «Занимайся, Витя… Или помочь надо?»

Невольно приходилось откладывать журнал в сторону. А если действительно встречалось непонятное, вошедший садился рядом и объяснял. Объяснял подробно, терпеливо, а если не мог этого сделать сам, то вызывал подкрепление.

Особенно много занимался с ним Курбатов. Он буквально старался использовать каждую минуту. Бывало, только сядет Витя за книжку, а Курбатов тут как тут и спрашивает:

— Слушай, Витя. Сколько мне нужно запросить топлива на весь отряд, если плавать мы будем семь дней, каждый катер сжигает топлива за сутки столько-то, а сейчас имеется…