Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

Ночью его разбудил страшный грохот. В дверь чем-то колотили, по-видимому, прикладами.

— Кто там? — испуганно спросила мать.

— Отворяй, полиция!

В дом ворвались полицаи. Начался обыск. Сбросили на пол постели, вытряхнули белье из сундуков, перевернули этажерку с книгами. У стола, развалившись на стуле, сидел начальник сыскной полиции предатель Лебедев. Витя хорошо знал его. До войны Лебедев работал инструктором в городском совете Осоавиахима. В школе был стрелковый кружок, и Лебедев несколько раз проводил занятия с ребятами. Он сам был метким стрелком, интересно рассказывал о правилах стрельбы. Ребята охотно ходили на стрелковые занятия. Кто бы мог подумать, что их учитель будет фашистским подпевалой! Едва в город вошли гитлеровские войска, он явился к немецкому коменданту и предложил свои услуги. Он начал с того, что выдал гестапо знакомых ему оставшихся в городе коммунистов. Став начальником сыскной полиции, Лебедев окончательно распоясался. Открыто заявлял, что скоро отправится в отцовское хозяйство где-то на Дону и расправится с теми, кто его раскулачивал. Ходили слухи, что Лебедев сам расстреливает, пытает и избивает арестованных.

Полицаи перевернули все вверх дном, но ничего не нашли. Лебедев был взбешен неудачей. Он побагровел, тусклые глаза его налились кровью.

— Ищите под полом, — распорядился он.

Витя стоял у стены бледный, напряженный. Полицаи оторвали несколько половиц, но безуспешно. Лебедев встал, отбросил с грохотом стул, метнул злобный взгляд на Михаила Ивановича.

— Ты от меня не уйдешь! Я тебя насквозь вижу! — и стремительно вышел из комнаты.

Витя тихонько выскользнул на крыльцо вслед за полицаями. Ночь была темная, в двух шагах ничего не видно… Куда они пойдут еще, к кому? Осторожно пройдя по двору, притаился у ворот.

— Ты что, шутить со мной вздумал? — услышал он грубый окрик Лебедева. — Твои данные гроша ломаного не стоят.

— Господин начальник, господин начальник, — донесся до Вити чей-то мягкий голос. — Я собственными глазами видел.

— Ты видел? — крикнул в ответ Лебедев. — Что же ты зевал, если видел?

И опять раздался из темноты воркующий голос, показавшийся Вите знакомым.

— Господин начальник, прямые улики. Этот мальчишка…

— Мальчишка! — орал Лебедев. — Сам ты мальчишка. Где твои улики? Где? Мы весь дом перевернули.

— Господин начальник! Разрешите, я сам. Я найду, докажу…

Вите вдруг показалось, что это говорит тот, вчерашний, с усиками. Он шагнул за ворота, но голоса смолкли, а в темноте ничего нельзя было разглядеть.

Витя вернулся домой, но уснуть уже не смог. В ушах стоял мягкий, воркующий голос, униженно просивший: «Разрешите, я сам. Я найду, докажу».

Как ни успокаивал себя Витя, его все время мучили сомнения. Прошло несколько дней. Тревога росла. Кто такой человек с черными усиками? Почему был обыск, и что искали полицаи? После долгих раздумий Витя решил все рассказать отцу.

Михаил Иванович выслушал его, не перебивая, и долго сидел, задумавшись.

— А не обманули тебя, Виктор? — медленно, взвешивая каждое слово, начал, наконец, он. — Сейчас время такое, всякая погань наверх вылезла. Так и шныряют. Ухо надо держать востро. Вятченко… я даже фамилии такой не слыхал.

Витя сидел, понурив голову. Он начинал понимать, что допустил ошибку, сделал неверный шаг. Но как в этом разобраться? Ведь тот, с усиками, сказал: хорошо знаю отца. Что ж, не верить ему? Да, видимо, не всем можно верить, хоть и говорят — свои. Но почему же он ругал фашистов и говорил, что уйдет к партизанам? А может, уже и ушел… Может, не его это и голос был?.. Что же теперь никому доверять нельзя? Отец и то работает у фашистов, но невозможно представить себе, чтобы отец… Да нет, это немыслимо!..

— Папа, — решился он наконец. — Ты намекаешь, что этот человек провокатор, фашистам служит? А ты? А как же ты?

— Что я? — резко обернулся отец. — Какой был, такой и есть. Я патриотов не предавал.

— Не предавал. Это так. Только про тебя тоже говорят…

— Что говорят?

— Говорят, что фашистам служишь. Был активистом, в санатории по путевкам Советской власти ездил, а теперь… — Витя потупился, голос у него задрожал. — Мне вон Аркашка в дружки набивается. Мы, говорит, с тобой одного поля ягода… А у него отец полицай.

Михаила Ивановича передернуло. Он встал, хрустнул пальцами, прошелся, тяжело ступая, по комнате.

— Я, Витька, — произнес, наконец, он, твердо выговаривая слова, — еще в девятнадцатом за Советскую власть стоял, мальчишкой, листовки разбрасывал. Так что меня упрекать… Не проймешь меня этим.

Они оба замолчали и сидели так, думая каждый о своем и сердясь друг на друга. Два чувства боролись в душе Вити. Ему хотелось верить отцу, и он не мое верить, потому что не умел найти оправдания его поступкам. Отец заговорил первым.

— Послушай, Виктор, — решительно сказал он. — Есть вещи, о которых не расскажешь. Придет время — сам поймешь. Об одном прощу: будь осторожен и не берись не за свое дело. Рано тебе еще партизанить.

— Тебе хорошо говорить, — с обидой в голосе ответил Витя. — Сам, небось, листовки разносил, а меня ругаешь.

— Так ведь я домой их не таскал, — развел руками отец. Потом, подумав, продолжал: — Да и ругать меня некому было. Ну, ладно. Оставим это, — уже другим, спокойным тоном сказал он. — Листовку-то ты куда дел?

Витя посмотрел в лицо отцу. Оно было все так же серьезно и строго. Но Витя, сам не зная почему, не мог уже ничего скрывать.

— Приклеил, — ответил он, подмигнув лукаво. — В развалинах. И сейчас еще висит. Полицаи туда не лазают. Боятся.

— Ох, и упрям же ты, — покачал головой отец.

Витя не понял, упрекает он его или хвалит,

Легкий южный морозец нарисовал на окне причудливые узоры, Витя соскоблил намерзший на стекло лед и глянул во двор. Там было белым-бело. Свежий искристый снег покрывал все — и землю, и крыши, и деревья. Эх, выбежать бы сейчас на улицу да на салазках по мягкому незатоптанному снегу! А после школы или на переменке затеять целым классом игру в снежки… Витя тяжело вздохнул и отошел от окна.

Завтракали молча. Виктория Карповна налила в чашку кипятку, подвинула сыну, Витя съел ломтик хлеба, нехотя выпил воду.

Бесцельно он ходил из угла в угол, потом оделся и вышел на улицу. Гитлеровские постовые от холода приплясывали на перекрестках. Все было ослепительно ярким: желтое солнце, синее небо, белый снег. Но ничто не радовало; Витя медленно шел по улице, сам не зная, куда и зачем. В последние дни он часто уходил из дому. Забираясь в развалины зданий, рисовал на обгоревших стенах пятиконечные звезды и упорно думал: что же предпринять? Знал: надо помогать Красной Армии, партизанам. Об этом он не раз читал в книгах. Ведь о мальчиках, которые помогали взрослым в борьбе с врагом, рассказывают и Гайдар, и Николай Островский, и многие другие писатели. Но где эти люди, которым он так хочет помочь? Как их найти? Хорошо бы посоветоваться с ребятами, да они разбрелись кто куда. С тех пор как Славка уехал с матерью в деревню, от него нет никаких вестей. Юрик Алехин в городе, но у них стоят немцы и возле калитки все время торчит часовой. Туда и не суйся. А Шурик Воробьев — малыш, какой из него советчик!