Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

— Куда?

Та даже не смутилась.

«Не твое, — отвечает, — дело».

— Ну тут уж я не вытерпел, — рассказывал Славка. — Как, говорю, не мое? Вещи-то чьи? Папкины. Не отдам и все. Они еще совсем новые, а ты их гитлеровцам тащишь. Ну, а тетка смеется мне в лицо. «Дурень, говорит, ты, дурень и есть. Да я их несу доктору Богдановой, Александре Васильевне, за лекарства заплатить».

— Ты понимаешь, Витька, как она выкрутилась, — возмущался Славка. — Верно, она брала у Богдановой лекарства — йод и еще там всякие. Ну, да меня не проведёшь. «Если, — говорю, — к Богдановой, то пойдем вместе». Так и увязался. Пришли к Богдановым. Самой-то дома не было. Вышел ее муж, Николай Петрович, да ты знаешь — высокий такой, худой. Ну, тетка тут же сказала, что принесла вещи за лекарство. А Богданов посмотрел и говорит: «Зачем же так много? Себе-то, — говорит, — оставили?» А тетка взмолилась:

— Вы уж, — просит, — возьмите, Николай Петрович, голубчик. У меня, — говорит, — зять в Красной Армии, а племянник, в партизанах. Вещи теплые, добротные… А ведь там, как вспомню, ветер такой, холода, костра не разведи, боже упаси, обогреться негде… Мерзнут, сердешные.

— Ты чуешь, Витька, — горячо шептал Славка, — о ком это она: «Костра не разведи, мерзнут, сердешные!» Значит, все время она меня за нос водит. Не за йодом она, видно, к Богдановым-то ходит. А вещи, ясно, для партизан собирают.

Витя, расстроенный, молчал. Прозевать такое дело! И почему никто не сказал им? Боятся, не доверяют! Но отчего же доверили ему идти с тетей Марусей в отряд? Ведь доверили же? И как он не догадался, когда тетя Маруся говорила о медикаментах и обещала прислать ваты и йоду, что посылают туда не только медикаменты, но и одежду и продукты!

— И верно, что дурни мы, Славка, — сказал он, наконец, поднимаясь. — Дурни и раззявы.

— А кто ж знал? — оправдывался Славка. — Тетка же ничего не говорила… А что, разве сейчас поздно? Теперь мы знаем, кому сдавать вещи, знаем, что нужно партизанам.

Витя с благодарностью посмотрел на друга.

— Правильно, Славка. Будем и мы собирать! — поддержал он. — Ты молодец, что узнал все. Только не болтать до поры до времени.

Дома Витя долго не мог начать нужный разговор. Он подходил то к отцу, то к матери. Наконец, решился.

— Мама, говорят, в городе теплую одежду для партизан собирают. Ты слышала?

— Поговаривали женщины… Да ведь опасное это дело.

— У нас в типографии тоже такой слух идет, — вмешался отец. — Будто продукты и вещи собирают по квартирам и тайком в лес отправляют.

— Папа, давайте и мы, — горячо стал убеждать Витя. — Там ведь негде взять. А мы обойдемся, нам не так они и нужны.

— Да ведь не знаешь, куда нести, — колебалась Виктория Карповна.

Витя не выдержал.

— Я знаю, мама! К Богдановым носят. Будто за лекарства платят. Мы бы со Славкой…

— Мысль верная, — поддержал отец. — Ребят можно послать.

Витя понял это как окончательное разрешение. Вместе с матерью они стали разбирать сундук, где были сложены теплые одежда и обувь. Витя сразу же ухватился за ватный пиджак.

— Куда такой, — заметила мать, — куцый, да нескладный — в нем только за дровами ездить.

Но Витя по-своему оценил качества стеганки:

— Отдай ватник, мамочка. Папа его вовсе не носит. А там, знаешь, как пригодится — Куда удобнее, чем пальто да шуба. Уж я знаю…

Мать не возражала, и Витя отложил стеганку в сторону. Вскоре прибежал Славка. Он принес фуфайку и шерстяной свитер. Витя осмотрел фуфайку.

— Не годится, — твердо сказал он.

— Почему это? — запротестовал Славка. — Она теплая.

— Теплая? А это что? Дыра. И вот, на локте. Куда ж ты ее суешь? Да еще и женская. Засмеют.

— Это я у тетки стащил, — признался Славка.

— Ну и тем более неси назад, — проворчал Витя, рассматривая свитер. Он оказался целым.

Вася Марков принес теплые отцовы носки. Юра Алехин добыл немного сухих Фруктов Володя Житков — шесть бинтов и пузырек с йодом. Все завязали в два узелка, и Витя со Славой пошли к Богдановым.

Ребятам открыл Николай Петрович. Прищурившись, он настороженно оглядел их.

— С чем пожаловали, молодцы?

Витя подтолкнул Славку вперед, положил узел на пол.

— Мы к Александре Васильевне, — сказал он.

— Должен вас огорчить, ребята, — ответил Богданов. — Ее нет дома.

— Ну, тогда мы к вам. Нам все равно, — тут же перестроился Витя.

— Да, да, к вам, — подтвердил Славка, опасаясь, как бы их не выпроводили.

Перебивая друг друга, ребята стали объяснять, зачем они пришли. Витя развязал узел и достал ватник.

— Свитер еще есть, совсем новый, а это ватник. Мама сказала, что в нем только по лесам и ходить.

— Да ведь я не в лесу живу, — перебил его Богданов.

— Ну, вы не в лесу, а другие-то в лесу, — не смутился Витя.

— Конечно, — вставил Славка. — Это для них. Здесь, в городе, и так проходить можно, — он подергал себя за полу жиденького демисезонного пальто.

— Погодите, ребята, не тараторьте, — остановил их Богданов. — Ты, Витя, говоришь, что это за леченье и за лекарство. Но твоя мама, помнится, болела еще осенью прошлого года, лечилась в советской больнице. При чем же тут Александра Васильевна?

— Ну как же, — взмолился Витя. — Мама однажды руку порезала, и я к вам за йодом приходил. Помните? Ну, пусть не помните, а все равно, все равно вещи возьмите. У других берете… Мы тоже хотим помогать. И отец, вы ведь его знаете, разрешил… Богданов замахал на Витю руками.

— Постой, постой! Я ведь не против. Если ты действительно брал лекарство, пусть будет так. Скажи маме, что мы в расчете.

Богданов обнял мальчиков за плечи.

— И знаете что, ребята, — сказал он тихо и очень серьезно. — Сделали дело — и молчок! Понятно?

— Понятно, Николай Петрович! — заверил Витя. — Не подведем. Мы ведь тоже… тоже пионеры!

Шурик Воробьев гордился тем, что его отец бьет врага на фронте. Но ему становилось очень жаль маму, когда она доставала из сумочки карточку отца и долго, тоскливо смотрела на нее. Шурик подходил к матери, прижимался к ее теплому боку головой, нежно гладил руки.

Обычно, набегавшись за день, Шурик спал крепко. Но на рассвете он часто просыпался от тихого стука в окно. Мать, шлепая по полу босыми ногами, шла открывать. Люди входили в дом бесшумно, огня не зажигали, и Шурик снова засыпал.

Люди эти оставались в их доме до вечера. В такие дни мать бывала особенно неспокойна. Она часто выглядывала в окно, вздрагивала при каждом стуке калитки. Иногда посылала Шурика во двор и наказывала смотреть, не идет ли кто-нибудь. Шурик понимал, кого боится мать. Прогуливаясь по двору, он то и дело выглядывал на улицу и предупреждал каждый раз, когда вблизи появлялся полицай или гитлеровец.