Елена Серебровская - Начало жизни

А жизнь шла со своими радостями, тревогами и неожиданностями. Она заставила Машу заговорить, сказать речь на людном сборище на улице — и лучше бы не надо было говорить такую речь, лучше не было бы этого сборища!

В программе Октябрьского вечера выступление Сонечки Шориной было «гвоздем», лучшим украшением. Соня тоже готовилась вступить в пионеры. Свое выступление на Октябрьском вечере она рассматривала как первое пионерское задание и старалась на репетициях изо всех сил. Ей было приятно стараться: петь она любила больше всего на свете.

— Шорина заболела, — услышала Маша, придя в школу недели за три до праздника.

— У Сони Шориной дифтерит, — тихо сообщали друг другу девочки из третьего и четвертого класса.

Прошло три дня, и вдруг в вестибюле школы у вешалки появилось страшное объявление в траурной черной рамке: «Похороны ученицы 3-го «а» класса Сони Шориной состоятся в среду в три часа дня. Сбор у школы».

Как же быстро умирают люди! И как неразборчива смерть. Схватила нашу подружку, которая пела лучше всех, и бросила ее в ящик. Теперь ящик забьют гвоздями. Всё. На Октябрьском концерте Соня Шорина петь не будет. И вообще нигде больше петь не будет. Нет больше ее голоса, умерла Соня Шорина. А была бы, может, знаменитая певица… Но не будет.

Ребята ходили подавленные, ничего не понимая. Маша морщила лоб и молчала. Она была растеряна: как плохо, когда ничего не надо делать, всё кончено, уже ничем не поможешь. Как плохо быть бессильной против беды.

И вот среда, и уроки уже кончились. На улице перед школой стоят две белые лошади, покрытые белыми сетками. На катафалке маленький гроб, ему там очень свободно. Вокруг осенние цветы — фиолетовые, белые, красные. И еловые ветки.

Школьников на улице очень много и учителей тоже. А позади катафалка стоят взрослые плачущие люди: мужчина и женщина. Плачет мужчина, а женщина утешает, хотя у нее глаза тоже заплаканные.

— Митинг надо, маленький прощальный митинг, — говорит Петр Николаевич учительнице литературы. — Я скажу несколько слов, и от детей кто-нибудь… И учительница пения, наверно.

Откуда-то появляется табуретка, ее ставят у стены, рядом с дверьми школы.

Маша смотрит на всё это, морща лоб и не понимая, как же это всё-таки Соня Шорина умерла. К Маше наклоняется учительница литературы:

— Маша, тебе надо выступить, сказать несколько слов. Надо проститься с Соней.

— Да… Но что я скажу?

— Скажи, что чувствуешь. Хоть несколько слов.

Маша хочет возразить. Конечно, она чувствует сейчас много всего, и горюет, и волнуется. Но она просто чувствует, и всё. А как это перевести в слова? Она же чувствует не словами… Но спорить сейчас было бы совсем не к месту. И Маша молча соглашается. Мысленно она ищет слова, но до чего же это трудно! Как это всё рассказать?

К ее облегчению первым на митинге выступает Петр Николаевич. Она внимательно слушает его речь. Пытается понять, как это говорят о таких печальных событиях, когда охота плакать, а вовсе не говорить.

— Слово от учащихся имеет Мария Лоза.

И кто-то добавляет вполголоса:

— Лезь на табуретку, а то тебя не будет видно.

Она стоит на табуретке и смотрит на маленький гроб.

— Прощай наша милая Соня, — говорит Маша. — Мы все тебя очень любили, ты очень хорошо пела. Очень плохо, что так всё случилось. Ты бы, наверное, стала знаменитой певицей. Ты старалась быть достойной пионерского галстука. И мы тоже будем стараться. Мы тебя никогда не забудем.

Она хочет сказать еще о том, что когда же наконец эти доктора научатся вылечивать детей, чтобы они не умирали, и, особенно, таких необыкновенных детей, как Соня Шорина, но говорить уже нет сил. На глазах слёзы, в горле бог знает что, и она торопливо спрыгивает с табуретки. Потом говорит учительница пения. Маша слышит только, как учительница говорит «наш соловушко», и вое еще громче плачут. Потом митинг кон чается, все становятся за гробом и идут провожать Соню в последний путь.

И Маша провожает. Впереди нее идут две учительницы и о чем-то говорят вполголоса. Маша не может разобрать их слов, а Вера Ильина всё отлично разбирает и тут же на ходу пересказывает Маше. Оказывается, Сонин отец очень ее любил, даже больше матери. И он не живет с матерью, он на другой женился. А Соню часто навещал и очень любил. А теперь за гробом он всё равно идет не с новой женой, а с Сониной матерью, потому что горе-то общее у них, а не у кого-нибудь.

— И чего они расходятся! — возмущенно говорит Маша. — Такую хорошую дочку имели…

Она искоса рассматривает Сониного отца. Он идет под руку с матерью Сони, прикусив нижнюю губу, точно ему кто-то сделал справедливый выговор и он сам по нял, что виноват, да теперь поздно.

«А если б отец бросил нашу маму? — размышляет Маша. — Всё бы разрушилось, распалось. Страшно! Привыкаешь к ним, к этим родителям, а они возьмут и разойдутся! Разонравились друг другу. А о нас и думать не хотят».

Постепенно мысли девочки приводят ее к такому ощущению, что это отец и мать Сони Шориной виноваты в ее смерти. Такой замечательный ребенок у них получился, а они, дураки, разошлись. Вот бог их и наказал. Ну, не бог, бога нет, — судьба их наказала. Не в том дело, кто; важно, что наказаны.

И только на кладбище, когда отец Сони уперся руками в боковые стенки маленького гроба и в последний раз смотрел и не мог насмотреться на свою милую дочь, только тогда Маша почувствовала к нему жалость и простила его. «Могло и при нем случиться», — подумала она примирительно.

Дома и в школе в последующие дни она долго не могла отделаться от мыслей о смерти. Человеку же надо хоть что-нибудь успеть сделать, а тут раз — и умерла, еще маленькая. Надо, видно, торопиться сделать что-нибудь хорошее. А то гляди — и не успеешь. Надо вообще быть честным человеком и приносить какую-нибудь пользу.

Дома она села переписывать свои школьные тетрадки начисто. Вдруг увидела, что, несмотря на ее самые хорошие намерения, несмотря на серьезное отношение к жизни, у нее на деле, в тетрадках, получилось другое. Начнет записывать что-нибудь в классе, поторопится — и приходится зачеркнуть. А какая уж тетрадка с перечерками! Или что-нибудь отвлечет, ну пустяк какой-нибудь, — и написано уже не то. Один раз на подоконник галка села, а Коля Сорокин сказал тихо: «Галка». Маша сразу завертела головой, ища галку. И нашла, увидела, улыбнулась от удовольствия. А с пера в это время скатилась такая каплища, что просто ужас. Пробовала промокнуть, стереть резинкой, и протерла дырку. Ну куда теперь с такой тетрадкой! А еще в пионеры собралась. И она переписывала всё набело. Она не знала что переписать целую тетрадку куда легче, чем изменить хотя бы одну, хотя бы незначительную черту характера.