Галина Ширяева - Утренний иней

А отец молчал. Он молчал, ходил по комнате, по узкому проходу между упакованными вещами, и на него никто не обращал внимания. А у него болело горло, и ему надо было идти не на работу, а в поликлинику.

В Каменск тетя Валя уехала одна, но это было временное отступление. После ее отбытия мать сказала, что дает Ветке двое суток на размышление, до послезавтра. Послезавтра к концу дня они приедут, чтобы забрать кое-какие необходимые вещи, которые им понадобятся еще до размена квартиры. И за это время Ветка должна все осмыслить.

Ветка ничего осмысливать не хотела. Она хотела одного — примирить враждующие стороны. Но даже когда исчез из квартиры этот вредный катализатор их семейного бедствия, тетя Валя, никакого примирения не состоялось. Впрочем, у Ветки уже и не было времени развернуться — пришла пора всем расходиться.

В школе на первой же перемене она побежала в другой конец коридора, к шестому «А». Ей нужно было поделиться с кем-нибудь своим горем. Кроме как с Настей, ей не с кем было поделиться — Нинуля с ней не разговаривала давно, еще с той поры, когда они шипели друг на друга в лифте. Да все равно Нинуля бы ее не поняла, у нее никогда не было в жизни большого горя.

В конце коридора Ветку поджидал новый неприятный сюрприз — оказалось, что Настя сегодня в школу не пришла. Ветка сразу встревожилась, предчувствуя недоброе. И без того столько всяких неприятностей, а тут еще и у Насти что-то приключилось.

Как назло, после уроков уйти из школы ей удалось не сразу — в дверях случилось чрезвычайное происшествие. В школу пытался проникнуть чей-то пьяный родитель с бутылкой в кармане. Его не пускали, даже директор спустился вниз, даже милицию вызвать хотели, и все это продолжалось добрых полчаса, и выйти из школы не было никакой возможности, потому что дверь с внутренней стороны, спасая школу от пьяного, закрыли на ключ, Все это продолжалось до тех нор, пока кто-то из учителей не вспомнил, что в школе есть и черный ход и что его можно открыть.

Домой Ветка спешила в надежде, что все у них в семье вот-вот само собой уладится, что придет определенный час — и все спокойно вернутся домой и начнут распаковываться. Торопя приход этого часа, она даже на свой страх и риск кое-что распаковала, а потом приготовила хоть и жалкий, но все-таки обед — суп из пакетика и кашу из брикета. И когда в квартире вкусно запахло обедом, она почти уверилась в благополучном исходе вчерашней семейной бури. Оставалось только выяснить, что же приключилось у Насти. Правда, она с большой тревогой представляла себе, как пройдет снова через тот сверкающий блеск яркой комнаты, похожий на отсвет пожара, и ужасалась при мысли, что ей снова, может быть, придется встретиться со страшным взглядом рыжего горбоносого старика. А потому отодвинула свой визит к Насте подальше, до того времени, когда хоть немного прояснятся размеры их семейного бедствия.

Размеры эти стали выявляться довольно быстро. Ни мать, ни Ирина не вернулись домой в определенный, положенный им Веткой час.

Зато раньше времени пришел отец. Он совсем расхворался, у него поднялась температура, и растерявшаяся Ветка, не зная, чем его лечить и как себя утешить, разревелась.

И тогда случилось то, чего Ветка никак не ожидала. Отец посмотрел на упакованные вещи и вдруг рассмеялся.

— Ты что? — удивилась Ветка и даже реветь перестала. — Что с тобой?

Он тут же закашлялся. У него болело горло, и ему нельзя было так легкомысленно, во всю глотку смеяться. Однако Ветке все-таки показалось, что закашлялся он нарочно, чтобы выиграть время и придумать, что ей ответить.

— Понимаешь, Ветка, — сказал он не сразу, даже после того как откашлялся. — Просто я вспомнил, как это уже было один раз. И тогда тетя Валя тоже почему-то начала эту свою упаковку с телевизора.

— Как это — было? А почему я этого не помню?

— А ты не можешь этого помнить, ты тогда была совсем маленькой.

«Как же так? — подумала Ветка. — Выходит, они спокойно помирились тогда сами? Без моего участия? А я их спасаю!»

— И тебя тогда… простили? — спросила она заинтересованно.

Ей надо было знать, как его простили и каким образом он этого прощения добивался, поскольку все-таки продолжала считать, что трудное дело мира в их семье лежало именно на ее, на Веткиных, плечах.

— Так тебя простили тогда?

— Простили, — не очень охотно отозвался отец.

— А что ты для этого делал? Чтобы простили?

— Да вроде бы ничего.

— Припомни! Уж пожалуйста, припомни!

Ничего припоминать он не захотел. А ведь у Ветки в запасе было самое последнее, самое опасное оружие — угроза уехать в Каменск, к матери.

— Так, — сказала Ветка. — А теперь ты в чем виноват?

— Ни в чем!

— Ни в чем?

— Ни в чем!

— А тогда? — спросила она прямо.

Отец молча посмотрел на Ветку.

— А тогда? — решительно повторила свой вопрос Ветка. — Тогда ты был виноват? И не напоминай мне, пожалуйста, про разумные пределы! Тетя Валя действительно выводит тебя на чистую воду, да?

Отец очень серьезно обиделся, даже отказался от аспирина, который принесла ему Ветка. Кажется, Ветка перестаралась. Его надо было бы сначала подлечить и покормить обедом, а потом уже приводить в действие свое грозное и последнее оружие.

Он ушел на кухню, и через некоторое время Ветка услышала шум закипающего чайника, и до нее донесся запах эвкалиптовой настойки. Кажется, он начал лечиться сам. Вот уж чего никогда не делал раньше! Себя он лечить не умел.

— Ты заодно уж и пообедал бы! — крикнула ему Ветка.

— А что, разве есть обед? — отозвался он довольно дружелюбно, сделав вид, что и не заметил стоящего на плите какого-никакого обеда. — И что же там?

— Ешь, что дают!

Через несколько минут он появился на пороге и заинтересованно спросил:

— А как ты думаешь, сколько времени мы с тобой вот так сможем продержаться?

— Год! — жестоко сказала Ветка.

— Год? — ужаснулся он весело, хотя веселье это было деланным. — Ты думаешь — год?

— А сколько?

— А я думаю, что завтра чуть свет, с первым автобусом, вернется наша мама.

— Это почему же ты так решил?

— Да потому что я знаю нашу маму сто лет! — В голосе его Ветка уловила раздражение, которое он не сумел скрыть, хоть и старался это сделать.

— Сто лет! — вздохнула она грустно. — А на сто первый разругались! А ты уверен, что она вернется?

— Уверен!

В его голосе Ветка снова уловила раздражение и совсем расстроилась.

— Ладно! Уж ты, пожалуйста, помирись! — попросила она тихо. — Где уж нам нос задирать, если отголоски…

Отец ничего не ответил. И Ветка замолчала, немного обнадеженная его уверенностью в том, что мать вернется завтра с первым автобусом, и до конца расстроенная своей собственной уверенностью в том, что отец этого не хочет.