Антон Инголич - Мальчик с двумя именами

Ана благодарно посмотрела на него:

— Да, да, ты нам так помог! Без тебя я бы не построилась так скоро, без тебя нам бы вообще не управиться с хозяйством. Только… — Она взглянула на дом и быстро проговорила: — Чует мое сердце, что Янко найдут. Не знаю, как вы с ним поладите.

— Не беспокойся, Ана! Я заменю ему отца.

— Подождём, Ловренц, пока вернётся!

— Надеюсь, мне не придётся долго ждать.

— Сразу после войны я ждала его каждый день, каждую минуту, — задумчиво сказала Ана. — Но он не приезжал, и я потеряла всякую надежду. А весной меня вдруг вызвали в Любляну, — голос ее зазвучал живее. — Записали всё слово в слово и обещали искать его, пока не найдут. И я снова стала ждать. Они обратились в Международную организацию беженцев.

Ловренц улыбался, стараясь поддержать в ней дух.

— Пять годков ему сравнялось, когда его увели, — продолжала Ана. — Теперь ему одиннадцать. Большой и сильный, весь в Симона. И умом и живостью в него пошёл. Будь он дома, погонял бы сейчас лошадей.

— Осенью он их поведёт! — уверенно сказал Ловренц.

— Думаешь?

— Просто уверен! — подтвердил Ловренц, схватил поводья и крикнул лошадям: — Ну, за дело!

В воскресенье утром Ана, по своему обыкновению, пошла в местечко. Как уже повелось в последние месяцы, она сразу направилась в канцелярию Народного комитета. Горожане приветливо здоровались с ней, справлялись о здоровье, о видах на урожай и про всё прочее. Только про Янко, чтоб не бередить её рану, не спрашивали. Добрые люди жалели её в душе, а иной раз вздыхали промеж себя: «Бедная Ана! Жена без мужа, мать без сына!»

С тяжёлым сердцем подходила она к новому трёхэтажному зданию посреди местечка. Всю дорогу она думала лишь об одном: пришёл ли ответ. Нашли ли его! И представляла себе такую сцену: Иван Брдник, секретарь, при её появлении внезапно озаряется, достает из письменного стола запечатанный конверт и, вручая его ей, говорит с улыбкой: «Ана, это тебе».

И каково было её удивление, когда пожилой седовласый секретарь при виде её действительно полез в ящик и с улыбкой подал ей большой белый конверт.

— Пришло с сегодняшней почтой. Из Любляны, из Красного креста.

Как вкопанная остановилась она возле письменного стола.

Во сне это или наяву?

— Возьми и распечатай!

Нет, значит, не сон!

Ана протянула руку, взяла конверт, дрожащими руками разорвала его и вынула белый лист. Уже при первом слове она вся просветлела. Даже худощавое лицо Брдника засветилось радостью.

— Нашли его?

Ана протянула лист секретарю и, прижав руку к груди, чтоб унять расходившееся сердце, прошептала:

— Прочтите!

Брдник развернул лист и медленно, подчеркивая каждое слово, стал читать:

Уважаемый товарищ!

Международная организация беженцев несколько дней назад прислала нам из Германии следующее сообщение:

Янко Слапник, увезённый из Югославии, из словенского края Стеничи, по-немецки Тенчах, летом тысяча девятьсот сорок четвёртого года, под именем Курта Грота воспитывается в семье Фрица и Фриды Грот, проживающих в Хаймдорфе, близ Ганновера. Как нам удалось установить, мальчик здоров и окружён заботой и попечением приёмных родителей. Мы уже подали прошение о возвращении мальчика его родной матери.

Надеемся, что в самое ближайшее время сможем известить вас о приезде Вашего сына на родину.

СМЕРТЬ ФАШИЗМУ — СВОБОДА НАРОДУ!

— Так, так! — сказал Брдник. — Наконец дождалась!

— Да, дождалась! — воскликнула Ана и ещё раз быстро пробежала глазами письмо. Затем положила его обратно в конверт и торопливо вышла из канцелярии.

Перед общиной ей было преградили дорогу мужчины, которые собирались здесь, чтоб потолковать о том, что происходит у себя дома и на белом свете.

— Ана, как дела?

— Нашли его, нашли!

— Кого? — полюбопытствовал старик, державший на уме не одного Янко.

— Янко, моего Янко! — крикнула Ана.

— Где? Как! — оживились мужчины.

Но Ана была уже далеко, она спешила домой. Из канцелярии вышел Брдник. Он-то и объяснил им, что и как.

Выйдя из местечка, она сразу увидела свой дом на ближнем отроге. Озарённый ласковым утренним солнцем, он белел в саду, под которым простиралось большое поле. Верхняя половина его была вспахана; над садом вплоть до тёмного елового леса тянулось пастбище. Всё это принадлежало ей. Надел невелик, но хорош. А дальше уходила в голубое безоблачное небо заросшая лесом гора.

Сейчас на Слемене тишина и покой. Но пройдёт неделя-другая, думала Ана, замирая от счастья, и оно оживёт, наполнится весёлым шумом и криком, день-деньской будет Янко петь и кричать, и радостный голос его зазвенит по всей округе, будет слышен внизу, в местечке, и высоко в горах. Не будет больше грустных вечеров, когда она часами стояла на пороге, глядя в долину, в сторону Стеничей. Теперь она будет сидеть на завалинке и слушать Янко. Он станет рассказывать, как жилось ему на чужой стороне, у чужих людей, как всей душой рвался домой, но не знал, куда идти, как звал свою мать, но она не слышала его. А она ему поведает, какие муки приняла в лагере, как упорно увёртывалась от смерти, на которую её там обрекли, и как ей было тяжело, когда, вернувшись сюда, в полуразрушенном доме она нашла одну только бабушку. И бабушке есть о чём порассказать. Она расскажет, как через несколько дней после самого страшного несчастья, когда-либо случавшегося на Слемене, вернулась на пепелище и начала поднимать хозяйство, что называется, голыми руками — без скота, без инструмента, без горсти зерна. И как через добрых людей передала Ане, чтоб она не зачахла с горя и тоски, что Янко вернулся, сообщала ей даже, как он вырос и шлёт ей большой привет.

Из сада Юрая выскочил на дорогу Ловренц.

— Напугал тебя? — засмеялся он.

— На́ вот, Ловренц, читай! — воскликнула Ана и протянула ему письмо, которое всё ещё держала в руке.

По счастливым глазам её Ловренц понял, о чём там написано.

— Значит, всё-таки нашли!

— Да!

— Я же говорил тебе! — Он быстро прочёл сообщение и уверенно заявил: — До конца месяца будет дома!

— Правда?

— Теперь пойдёт быстрее, раз его нашли.

— Ему дали другое имя, хотели насовсем присвоить.

— Как ты думаешь, охота ему понравится? — спросил Ловренц, возвращая письмо.

— Ему понравится всё, что нравилось Симону!

— У меня есть детское ружьё со сломанным прикладом. Сегодня же сделаю новый. Пусть мальчик порадуется.

— Надо приготовить ему бельё, одежду, башмаки… — спохватилась Ана и заспешила домой.

Ловренц проводил её взглядом, потом повернулся, намереваясь идти в местечко, но вдруг вспомнил, что внизу у него никаких дел нет, и, махнув рукой, пошёл домой, чтоб без промедления починить ружьё.