Владимир Сапожников - Мы идём к Луне

— Я зайду один, — сказал он отцу, снимая лыжи. — Ты подожди здесь, только не уходи далеко.

Охотник потянул за ремешок, дверь сердито проскрипела ржавыми петлями. В лицо пахнуло тленом, сыростью, дымом. Когда дверь захлопнулась за спиной, охотник долго стоял в кромешной темноте, боясь пошевелиться. Он сам не знал, чего боялся: мерещилось, кто-то протянет костлявую руку, схватит, утащит… Или спросит: «Зачем п-р-ришёл? Кто такой?»

Но никто не схватил и ничего не спросил. Откашлявшись, охотник вежливо сказал:

— Здравствуйте! — Потом повторил громче: — Здравствуйте, дедушка!

В ответ только прошелестело что-то в дальнем углу.

Темнота дышала на охотника дымом и крепким запахом сапожного крема. Будто целый полк солдат чистил тут сапоги. Пахло едуче, остро, хотелось чихнуть, но чихать в темноте он боялся.

Тусклая полоска света пробивалась в оконце. Когда глаза привыкли, выплыло из темноты что-то большое, чёрное. Оно громоздилось посреди избушки, ребрастое, с ощеренным ртом. Охотник в ужасе попятился: схватит. Но не хватало: это было неживое. Кажется, это было похоже на печь.

Да, это была чёрная от сажи печь, занимавшая почти всю избушку. Кто и что варил в этой большущей печи?

Когда вошёл отец, охотник спросил:

— Чем это пахнет так… едуче? Ап-чхи!

— Будь здоров! — сказал отец. — Это дёгтем пахнет. Тут дёготь гнали.

С потолка свешивалась сажа. Она, как шерсть, шевелилась на потолке и стенах. Всё в избушке было прокопчённое: щербатая лавка, изрубленный пень-чурбан. Даже земляной пол был угольно-чёрный. От пола тоже пахло загашенным костром и сапожным кремом.

— Дёготь? А зачем он?

— Дёгтем смазывали телеги.

— Телега — это ранешная автомашина? Ранешний мотоцикл?

— Нет, телега, — это телега. Она без мотора. В неё запрягали коней. В кино тачанки видел?

Ещё бы не видел! Тачанки — это с пулемётами. По телевизору видел и тачанки, и военных коней.

И ещё кони в цирке. Они танцуют под музыку и кланяются.

— Нет, те кони, которых запрягали в телеги, танцевать не умели. Они работали.

— Кони умели работать? Они ходили на работу?

— Кони умели всё: возить, пахать землю. И воевать. В старое время без коня, без лошади люди умерли бы с голоду.

— А где кони жили?

И жили они, оказывается, рядом: люди и кони. Лошадей было много, и люди их очень любили.

— У каждого человека был свой конь?

— Может быть, не у каждого, но коней было много.

Ах, как здорово жить в старое время! У каждого своя лошадь! Не игрушечная, не деревянная — живая! С большими умными глазами. И с гривой. И с длинным хвостом. Сел и поскакал. Куда хочешь, туда и помчался. Быстро, ужасно скоро. Как птица. Пригнулся к гриве и полетел, копыта — цок-цок-цок! Всё мелькает, ветер свистит… И в детсад на коне, и в кино, и в магазин.

— А когда это было?

— Что было?

— Ну, старое время. Когда у всех были кони?

— Очень давно. Тогда вон та большая сосна была ещё маленькая. Лес был дикий, жили тут медведи да лоси. Приезжал летом дёгтевар, варил дёготь, а по Берёзовому логу ходил коростель и кричал.

— Тот самый коростель?

— Какой «тот самый»?

— Ну, который кричал, когда мы приходили весной? Помнишь?

— Нет, не тот. Может быть, его прадедушка. Или дедушка его прадедушки.

Охотник задумался: дедушка, прадедушка, старое время…

— А где я был в старое время?

— Ты? Тебя ещё не было.

Как же не было? Было небо, сосны, ветер шумел, и жуки летали, а его не было!

— Совсем-совсем не было?

— Ну, может быть, только начинался… в каком-нибудь моём прадедушке…

Так бы и сказал: был маленький. Как пылинка. Только начинался. Очень-очень давно начинался и был совсем малюсенький. А потом родился. И вот уже большой. Всё понимает. Вон старая большая сосна, вон сорока полетела. Сосна была когда-то маленькая, как травинка. А у сороки тоже был дедушка и прадедушка. Вон хвоинка кружится в воздухе. Воткнулась в снег, торчат два остреньких шильца.

Жили тут медведи и лоси, а теперь пришёл он и слышит, как пахнет дёгтем, который гнал в старое-престарое время старичок — дёгтевар в войлочной шляпе.

Лес кончился, и с горы стало очень далеко видно. А там, где небо можно потрогать рукой, торчали, будто палки, воткнутые в снег, заводские трубы. Это город. Из труб по небу протянулись длинные дымы.

А под горой деревня. В деревне живут ребятишки, собаки и коровы. Ребятишки катаются с горы на санках, а коровы ходят по улицам.

И уже видна сине-голубая даль Берёзового лога. Увалы, пади, глинистые обрывы. Между березняков и сосновых рощ петляет в низине речка Росянка. Только сейчас её не видно: она под снегом. Всё под снегом: перекаты речные, водопады, омута, где живёт рыба хариус.

До Берёзового лога ещё один переход, а пока привал. Начальник экспедиции и носильщик хрустят сухарями, размышляют каждый о своём.

— А что было на земле в старое-престарое время?

— В какое старое-престарое?

— Совсем в старое. Тыщу миллионов лет назад.

— Море было. Океан. Огромный тёплый океан без конца и края.

— И тут был океан? И киты тут плавали?

— Наверное, и киты плавали.

— И пускали фонтаны?

— Раз плавали, значит, и фонтаны пускали.

— Ага. И акулы, и меч-рыба плавали. А по дну ползали каракатицы и осьминоги. И раки-отшельники, и морские звёзды, и медузы.

Охотник живо представил, как над деревней плывёт огромный кит, а рядом маленькие китята. И у каждого китёнка маленький фонтан. А по деревне, где катаются сейчас ребятишки, ползёт осьминог с круглым, как фара, глазом и загнутым птичьим клювом.

— А где оно, море? — огляделся сын. — Куда делось?

— Море? Ушло море, высохло. Потом вырос лес. Только не такой, как сейчас, а древний. Папоротники, огромные хвощи.

— А где они, огромные хвощи?

— Замёрзли. Погибли.

— Почему погибли?

— Потому что стало очень холодно. Вся земля покрылась льдом.

— И был морозище?

— Конечно, страшный мороз. И вьюги, и северное сияние.

— А потом что было?

— Потом снова стало тепло, лёд растаял.

— Весь до капельки?

— Как видишь. Действительно, льда не было.

— А потом что сделалось? После льда?

— Я думаю, степь. Паслись тут антилопы — сайгаки, а за ними охотились красные волки. В травах гуляли большие красивые птицы — дрофы. И журавли. Кроме птиц и зверей, никого тут не было. Небо, трава, ветер. А над степью пели жаворонки.

— А потом?

— А потом вырос, как видишь, лес, и стали тут жить белки и коростели.

— А кто всё это переменял?

— Что переменял? — не понял отец.

— Ну, всё, всё. Сначала — море, потом — древний лес, потом всё замёрзло. А теперь стало опять тепло и хорошо. Кто это переменяет?

— Как тебе сказать? Это… время переменяет. И ещё — солнце.