Анатолий Мошковский - Не опоздай к приливу

Незнакомец вынул портсигар, закурил, глубоко затянулся. Он по-прежнему зорко глядел на контуры серых, с белыми пятнами снега сопок, на здание радиостанции у берега, на домики Малой стороны. А потом, когда впереди показалось устье Трещанки и дома Большой стороны, он просто не мог оторвать от нее глаз.

— Он, — шепнул Юрка. — Гляди, как смотрит!

— А я что говорил?

— Ну так подойди же, заговори.

Валерий не стронулся с места.

Надя долго отсчитывала незнакомцу сдачу с зелененькой трехрублевки. Он небрежно сунул деньги в карман и стал оглядывать пассажиров. Взгляд его скользнул по ребятам. Юрка покраснел и уставился в днище дорки. Стучал мотор, шуршала у бортов вода, и в корпус мягко стукались льдинки.

Юрка поднял голову. Незнакомец продолжал смотреть на него. Внезапно он улыбнулся и подмигнул Юрке. Юрка еще больше смутился, и минуты на три его глаза словно прилипли к ботикам какой-то женщины.

Поднял голову и опять столкнулся с его глазами.

— Вы чьи, ребята? — негромко спросил человек.

— Варзугины, — баском сказал Валерий и глотнул слюну.

— Вот как, — обрадовался незнакомец, — так и знал! Валерий и Юрий. Так?

— Да, — сказал Валерий каким-то робким, сдавленным голосом.

Тут дорка ткнулась в причал, пассажиры, как по команде, схватились за борта и дернулись вперед, и незнакомец — а это, конечно, был дядя Ваня — не успел больше ничего произнести.

Он подождал, пока пассажиры сойдут на причал, подал старенькой Ефремовне, ехавшей от сына, научного работника, из Дальних Зеленцов, деревянный чемодан, жестом велел лезть вперед ребятам и потом уже сам, подхватив два кожаных чемодана, привычной походкой моряка ступил на трап и поднялся вверх. Опустил чемоданы.

— Что ж, здравствуйте, Варзугины, едва узнал вас. В детстве человек растет быстрей бамбука — не уследишь. Кажется, я ваш дядя.

Он крепко пожал их руки. Поцеловал каждого. Братья молчали, точно были виноваты, что у них есть такой знаменитый, известный на всю страну дядя.

Он взялся за чемоданы.

— Дайте мне один, — попросил Валерий и взялся за ручку.

— А донесешь?

Валерий ничего не ответил. Он как пушинку поднял чемодан. Но Юрка-то видел, как на его шее напряглись жилы.

Юрка хотел попросить второй чемодан, но никак не решался. Уж слишком все получилось неожиданно.

Двинулись по улице. Дядя был так высок, что даже Валерий по сравнению с ним казался не больше подростка. А про Юрку и говорить нечего. Малыш малышом.

Дома отца не было, и Юрка помчался в контору колхоза.

— Папка! — крикнул Юрка, протиснувшись в комнату правления, где шло собрание. — Иди сюда!

Отец, сидевший у плаката «Как спасать утопающих», даже не повернул в его сторону головы.

В комнате было душно, накурено и очень шумно. У стола стоял Егор Егорыч, в хромовых сапогах, в старом офицерском кителе, и ребром ладони рубил воздух:

— Что ты ни говори там, Таланов, а я не пойму: суда у вас одни — у твоего даже машина лучше! — тралы одни, места промысла тоже одни, время лова одно. В чем же дело? Почему Варзугин приходит с полным грузом, даже сверх плана берет, а ты вечно в пролове? Всегда наш колхоз был не последним в области. — Рука председателя машинально показала на висевшие на стене дипломы второй степени, которыми их заполярный колхоз был награжден на Выставке достижений народного хозяйства. — А теперь что случилось?

— Все дело в штурмане, — сказал матрос Ворвулев с отцовского сейнера, — не умеет ихний Колганов курс прокладывать, водит трал по задевистым местам, а потом, пока чинят, другие себе промышляют…

— Вот и я говорю, — возвысил голос Егор Егорыч, — из одной муки разный повар разный пирог испечет: один — и в рот не возьмешь, другой — пальчики оближешь…

— Точно, — сказал отец, подымаясь со стула. — Я уж тут говорил больше, чем нужно, но еще раз могу сказать: ихний сейнер не хуже нашего, а может, и лучше, а толку нет; учишь их, советы даешь, как и что, а они трехмачтовым матом тебя…

— Верно! — поддакнул Ворвулев. — Сами с усами, а привозят одну рыбью чешую… И дисциплина у них хромает…

— Папка, — громко шепнул Юрка, — тебя зовут, к нам приехали…

Отец только махнул на него рукой: отвяжись, дескать, видишь, как тут страсти разгорелись.

— Слушай, Григорий Аристархович, — сказал вдруг председатель, — а не пособил бы ты им? Весь колхоз тянут назад.

— Да уж пробовал, проку не вижу, — сказал отец, закуривая.

— Да я не об этом… Перешел бы к ним, научил уму-разуму.

— Перешел? — переспросил отец, точно не расслышал, и пустил клуб дыма. — Зачем переходить? Мне и мой еще не надоел. Сработались.

Команда шумно поддержала капитана.

— Иначе бы и говорить не стал. И с новой командой сработаешься. А Таланова поставим на твое судно. Авось твои штурмана и команда научат его…

— Не пойдет, — сказал отец. — На готовенькое хочет, чтоб без сучка без задоринки? Ушлый какой…

— Папка, дядя Ваня приехал! — во весь голос закричал Юрка, потерявший всякое терпение.

— Брат? — Отец вскинул голову, точно ему ударили снизу в подбородок, снял шапку с гвоздя, вбитого у плаката, объяснявшего, как нужно бороться с зажигательными бомбами, и стал пробираться через ряды к двери.

— Ну так как, Григорий? — уже у двери догнали его слова председателя.

— Не выйдет, — На ходу застегивая пальто, отец быстрым шагом пошел к дому.

…И в этот день поздно не ложились спать в доме Варзугиных. Половина поселка побывала, кажется, у них в гостях. Особенно хорохорился дедушка Аристарх.

— Вон какие у меня сыны, — разливался он перед гостями, пьяновато сверкая глазами и воинственно хлопая себя в костлявую грудь старческим кулачком, — Эка беда, Агафья… Встала б, покойница, поглядела бы на своих ребятишек… Вон какие были, вон! Сопли утереть не могли, а теперь дизель-электроходы водят! Батька на парусной шняке мерз, ярус ему резал руки до костей, глядите, до сих пор следы видать… А дети!..

Дядя Федя тоже не терял даром времени. Отозвав в сторонку дядю Ваню, обдавая его запахом спирта, шепнул:

— Не одолжил бы, браток, пятерку? Помнишь, как я тебя на карбасе возил к птичьим базарам?

— Помню, — сказал дядя Ваня, улыбаясь, — и как лупцевал за потерянный компас — тоже помню…

Дядя Федя смешался и вытер глаза:

— Детишки были… Не без этого…

Дядя Ваня достал бумажник, вынул из него новенькую, ни разу не сломанную десятку. Старший брат быстрым движением руки, чтоб никто не заметил, опустил ее вниз, скомкал в кулаке и спрятал в карман.

Потом вдруг схватил руку брата и припал к ней губами.

Дядя Ваня отдернул руку и так покраснел, что Юрка прямо испугался.

— Никогда не делай этого, Федор, — сказал он тихо, так, чтобы никто другой не слышал. — Что б ни было, человеком оставайся…