Анна Овчинникова - Сламона

Нет, какова наглость, а?! Но самое беспардонное хамство этот субъект приберег напоследок: он закончил свою речь угрозой, что через месяц к ней заглянут люди из комиссии по защите несовершеннолетних и проверят, как у Джона идут дела. Да за кого он ее принимает — за совратительницу малолетних?!

Стерпеть такое было никак невозможно, и госпожа Доррис осадила грубияна одной-единственной хлестской фразой. Потом вынула из рук онемевшего директора документы и отправилась в комнату племянника.

Слава богу, Джон не проспал, был полностью одет и даже собрал свои вещи, но, проверив его рюкзак, госпожа Доррис обнаружила там массу никчемного барахла. Как будто вчера она не повторила ему раз десять: «Бери только самое необходимое!»

Пришлось вытряхивать все это на кровать и разбирать на две кучки, откладывая налево то, что надо взять с собой (зубную щетку, пенал, калькулятор), а направо — то, что вовсе незачем тащить в другой город (сломанные машинки, маленький глобус с треснувшей подставкой, какие-то грязные железяки, две растрепанные книжки, каких в любой библиотеке пруд пруди, большую раковину и прочую дребедень)… Джон провожал каждую отложенную направо вещь трагическим взглядом и даже осмелился пискнуть, что, дескать, книжки, глобус и раковину ему подарили!

Времени на длинную воспитательную беседу уже не было, пришлось ограничиться кратким внушением, после чего Джон мигом попросил у тети прощения, а госпожа Доррис заново уложила его рюкзак и привела племянника в подходящий для выхода вид…

Но как только она закончила его причесывать, в комнату, зевая и протирая глаза, ввалилась толпа мальчишек и девчонок во главе со своим бородатым невежей-учителем — он, видите ли, привел их попрощаться с Джоном, и это было не прощание, а сумасшедший дом!

Джон хотел раздать одноклассникам те вещи, которые ему не позволили взять с собой, но учитель сказал, то вышлет ему все это по почте (ну и нахальство, называется педагог!). Девчонки стали пихать Джону на дорогу конфеты; какой-то курчавый хулиган попытался всучить ему живую белую мышь; мальчишка, живший с Джоном в одной комнате, сунул ему в карман перочинный ножик и пообещал приехать в гости… Вот чего им только не хватало — так это визитов хулиганов с перочинными ножами!

Словом, когда госпоже Доррис наконец удалось вытащить племянника из этого бедлама, было уже без четверти восемь, и она чувствовала себя до предела взвинченной и измочаленной!

А Джон делал все, чтоб взвинтить ее еще больше.

Надо сказать, пресловутой комиссии по защите несовершеннолетних не мешало бы заняться здешней «спецшколой» и проверить, что тут такое творят с учениками, в результате чего они за неполный год из нормальных детей превращаются в неуклюжих косноязычных дикарей? Она вполне могла бы подать в суд на господина Тернера за то, что в его школе сделали с ее племянником! Просто с трудом верилось, что всего год назад Джон был таким очаровательным малышом, пусть немножко скованным, но всегда веселым, ласковым и обаятельным! А сейчас ни новый джинсовый костюм, ни модный джемпер, ни прическа «юный паж» не делали его похожим на цивилизованного ребенка.

Правда, за неделю ей кое-чего удалось добиться: Джон перестал разрисовывать запястье шариковой ручкой, научился просить прощения за свои проступки, вспомнил, как надо правильно креститься, и старался смотреть ей в глаза, когда она с ним говорила… И все-таки страшно было подумать, сколько еще понадобится времени, терпения и сил на то, чтобы привести ребенка в божеский вид!

Да, Амелия совершенно права: когда у женщины есть дети, у нее уже не остается времени и сил на душевные терзания. Что же касается терпения, то год, проведенный с Люком Синджоном, научил бы терпению даже бешеную собаку!

— Джон, поторопись! — раздраженно окликнула госпожа Доррис. — Хочешь, чтобы мы опоздали на поезд? Дай руку и перестань крутить головой… Боже мой, что за ребенок!

Джон, отставший на пару шагов, быстро догнал тетю, послушно дал ей руку и смирно пошел рядом. Но его примерного поведения хватило только до ближайшего перекрестка: ткнув пальцем в одну из боковых улиц, он сказал:

— Теть Магда, видите во-он тот кирпичный дом? Меня однажды оставили там за окном на всю ночь… Почти в одной пижаме! Они там все такие психи, в этом приюте…

— Что?!

Госпожа Доррис как раз размышляла, стоит ли брать такси: в нижнем городе такси попадались на каждом углу, но ведь и до вокзала было уже недалеко… Дикая реплика племянника сразу отвлекла ее от этих мыслей.

Нет, пора было унять необузданную фантазию филологического вундеркинда! Мало того, что Джон время от времени начинал нести ахинею про говорящие флюгера и про разгуливающих по городу каменных медведей — так теперь он еще пустился врать про свои приключения! В Шеке она первым делом отдаст мальчика в хорошую христианскую школу, где ему живо объяснят, что — хорошо, а что — дурно; в здешней школе его явно ничему подобному не учили, поощряя его разнузданное вранье. Но кое-какие элементарные истины госпожа Доррис решила объяснить племяннику немедленно, чтобы потом не пришлось краснеть за него перед знакомыми…

Замедлив шаги, она принялась объяснять Джону, какой это постыдный поступок — ложь.

— Если ты будешь продолжать лгать, Джон, у нас не получится настоящей семьи. В семье всё построено на доверии, а о каком доверии может идти речь, если один человек все время обманывает другого? Ты меня понимаешь?

К тому времени, как они вышли на центральную площадь, юный Мюнхгаузен успел целых три раза попросить прощения, но госпоже Доррис давно уже не нравилась та легкость, с какой Джон научился говорить: «Простите, я больше не буду!», и она решила заодно побеседовать с ним и на эту тему тоже…

Их беседа продолжалась до тех пор, пока госпожа Доррис не заметила, что ее племянник как-то странно ссутулится и прижимает руку к животу.

— В чем дело, Джон? — недовольно спросила госпожа Доррис. — У тебя что, болит живот?!

— Не…

— Ну так выпрямись, что ты горбишься, как обезьяна? Боже мой, что за ребенок!

Она сильно дернула Джона за руку, тот ойкнул, споткнулся, и вдруг из-под его джинсовой куртки выпал на асфальт туго набитый полиэтиленовый сверток.

Госпожа Доррис остановилась и уставилась на этот предмет.

— Эт-то еще что такое? Джон!

Мальчишка низко опустил голову, его уши засветились из-под модной прически «юный паж», как новогодние красные лампочки из-под мохнатых лап елки.

— Я больше не бу…

Нет, дорогой, больше этот номер у тебя не пройдет!

— Та-ак, — переводя взгляд с преступника на улику, медленно протянула госпожа Доррис. — Подними-ка это и дай мне… Живо!