Леонид Вайсберг - Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю

Прислонившись к стойке у правого борта теплохода, я смотрел на Будапешт. Почему-то казалось, что мы стоим на месте, а плывет вдоль Дуная город. Плывет медленно, величаво, раскрывая перед нами все свои красоты. Это было захватывающее зрелище. И папа вдруг даже забыл, что я провинился. Такое с ним часто бывает. «Провал в памяти на архитектурной почве», — это мамин диагноз.

А мне очень нравится, что мой папа умеет так увлекаться. Не хуже меня! Я иногда думаю, что, если бы все папы были такими влюбленными в свое дело, мы бы коммунизм не за двадцать а за десять лет построили. Честное пионерское!

Миновав последний из семи будапештских мостов, «Амур» увеличил ход. Вдоль бортов сильнее зашипела грязно-серая вода, за кормой крутыми холмами вздыбились буруны. Уходить с палубы не хотелось, а нужно было идти устраиваться в отведенной нам с папой каюте.

Но в каюту я так и не попал. В коридоре нас нагнал широкоплечий матрос и сказал, что капитан просит туриста Павлика Ливанова немедленно подняться в ходовую рубку.

— Может быть, Александра Ливанова? — удивился папа.

— Нет. Именно Павлика Ливанова.

— Что ж, иди, — усмехнулся отец. — Капитан, видимо, хочет посоветоваться с тобой, как лучше довести «Амур» до Вены.

Я ничего не ответил. Понятно — завидует!

В ходовой рубке находилось несколько человек. Но я сразу определил, кто из них капитан. Он стоял у сверкающей никелем машинки, от которой отходили две рукоятки.

Высокий, немолодой, в очень красивой капитанской фуражке. Лицо строгое, глаза чуть-чуть прищурены.

— Так ты и есть Павлик Ливанов? — спросил он.

— Я, — а сам думаю, что сейчас капитан устроит мне страшный разнос за задержку теплохода. Даже отступил на шаг назад к дверям.

Но капитан, передвинув одну из рукояток на машинке, снова спросил:

— Марки хорошие выменял?

— Посмотрите, — протянул ему кляссер, а сам глаз с машинки не спускаю. Верхняя ее часть круглая. Сквозь окошечки видны какие-то цифры.

В это время человек, стоящий у руля, приказал капитану:

— Тише ход!

Капитан тут же передвинул назад обе рукоятки машинки. Двигатели загудели тише. А я, честно говоря, немного растерялся: кто же здесь капитан? Тот, что у руля, или человек, стоящий со мной рядом? Смотрю то на одного, то на другого. А рулевой снова командует:

— Первый двигатель быстрее!

И тот, кого я посчитал за капитана, беспрекословно передвинул вперед правую рукоятку машинки. Теплоход ловко обогнул бакен и двинулся к левому берегу, где покачивался на волнах другой бакен.

— Замечаешь, какой сложный фарватер? — спросил человек в капитанской фуражке, возвращая мне кляссер.

— Замечаю…

— Потому и идем с лоцманом. Хочешь познакомиться?

— Ну конечно же! — ведь среди моих знакомых не было еще ни одного лоцмана. Зато я много читал об этих мастерах проводки судов. И вот изо всех сил пожимаю руку одному из них.

Наш лоцман ни на секунду не отходит от руля. На теплоходе он не один. Второй лоцман, тоже венгр, отдыхает сейчас в каюте. Им предстоит довести «Амур» до Вены и привести обратно в Будапешт. В одну сторону это 282 километра.

Капитан рассказал мне о теплоходе. «Амур» еще совсем молоденький. Ему всего полтора года от роду. Проектировали его советские инженеры, а строили австрийские рабочие. Это очень красивый, быстроходный теплоход.

Но что это? На носу «Амура» полощется на ветру какой-то трехцветный флаг: красно-бело-зеленый. Почему не чисто красный с серпом и молотом? Неужто капитан что-то перепутал? Как бы поделикатнее сказать об этом?

— Левому больше оборотов! — командует лоцман.

Капитан кладет мою руку на рукоятку машинного телеграфа:

— Действуй! На два деления вперед.

Щелчок, еще щелчок. Где-то глубоко внутри теплохода, послушный моей воле, сильнее загудел двигатель. Теперь до ночи не уйду из рубки! Буду вести теплоход! Но флаг на носу продолжал беспокоить меня. Как бы получше намекнуть про него капитану?

— Рукоятки до отказа назад! — скомандовал вдруг капитан, не дожидаясь указания лоцмана.

Я мгновенно выполнил команду. Двигатели смолкли. Капитан взял со столика, на котором были разложены карты, микрофон и сказал в него:

— Приготовиться к промеру!

Потом он обернулся ко мне:

— Понимаешь, Павлик, сейчас Дунай наш самый главный друг и в то же время самый главный враг.

— Враг? — вытаращил я глаза.

— Он самый. Лето в этом году было сухим, вот и упала вода в Дунае. Да так низко, что того и гляди на мели очутиться можно. Сам видишь — на реке пусто. Редко какое крупное судно рискует сейчас в плавание пуститься…

Значит, нас подстерегают опасности! Вот здорово! А я-то думал, что плавать по реке все равно, что в бассейне.

— Беги на нос. Посмотришь, как делают промеры. Помни, что наше судно уходит в воду ровно на один метр семьдесят пять сантиметров.

Вот он, самый удобный момент!

— Может, сказать заодно матросам, чтобы флаг на советский заменили? — спрашиваю.

Капитан улыбнулся.

— О! Зачем же международные законы нарушать?

— Международные?

— Да, Павлик. Дунай — река международная. Подумай только, сколько стран лежит на его берегах… Западная Германия, Австрия, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Болгария, Румыния, СССР.

— Восемь!

— Точно. Поэтому и действуют здесь международные законы. На корме у каждого судна должен быть флаг государства, которому оно принадлежит…

— А на носу, — сразу сообразил я, — того, мимо берегов которого оно проходит. Правильно! Красно-бело-зеленый — флаг Венгрии.

— Точно!

На носу я застал двух матросов. Один из них держал в руках длиннющую палку с делениями. Второй прилаживал микрофон.

— Начать промеры! — скомандовали из рубки.

Матрос с силой опустил палку в воду. Немного вперед и вниз.

— Двести двадцать, — сказал он.

— Двести двадцать, — повторил в микрофон второй матрос. Заработали двигатели, и теплоход двинулся вперед. Матрос продолжал измерять глубину реки. Она уменьшалась.

— Двести десять.

— Двести ровно.

— Сто девяносто.

У меня екнуло сердце. Под килем теплохода было всего пятнадцать сантиметров воды. Хорошо, что другие туристы не знают об этом. Не то может подняться паника. Но я никому ничего не скажу. Пусть думают, что плавать по реке все равно, что в бассейне… И все же жаль, что нельзя попугать Надежду Сергеевну и «педагогику»…

— Сто восемьдесят пять!

Я слышал, что двигатели работают на самых малых оборотах.

— Сто девяносто!

— Двести пять!

— Пронос!

— Пронос!

Ура! Кажется, прошли!

Я снова помчался на мостик. Стал к машинному телеграфу. До чего же широкий здесь Дунай! Вплотную к обоим берегам подступают очень красивые леса. Деревья огромные. Все больше тополя. Только разные они. Капитан сказал мне их названия. Канадский, пирамидальный и серебристый тополя. Растет еще ива. У самого берега — камыш.