Павел Карпов - Черная Пасть

Воздушный автобус, неторопливый и жестковатый, но удивительно надежный, провез пассажиров вдоль берега моря и через пески на высокое красноводское плато. В такси Сергей Брагин опять оказался рядом с Кагановой.

- Про вашу оказию, Сергей Денисович, я знаю, - сказала Ева Казимировна, когда они остановились возле гостиницы. - В городе я вам помогу. Не чинитесь, пользуйтесь моими услугами, только чур-мою печурку не обижать! Уговор!

- Помогите с машинами, Ева Казимировна. Для печей будет превосходная возможность доказать свое преимущество в этом соревновании... Пока завод не достроен...

- Оставим служебные разговоры. Попросите-ка лучше, Сергей Денисович, мне отдельный номер в гостинице. Только до утра. Будьте джентльменом!

Подобного поручения Брагин не ожидал. Очень мизерной была просьба, но для него явно непосильной. Квартирмейстером и ходатаем по таким щекотливым делам Сергей был плохим, но отказаться не посмел.

- Не беспокойтесь, Ева Казимировна, - ответил с апломбом Сергей.

К удивлению самого Сергея Брагина номер удалось получить, помог им с Виктором Пральниковым редактор местной газеты, человек с мягкими манерами, тихим усталым голосом и длинными выжидательными паузами в разговоре. С болезненно пухлым лицом и мешковатый с виду, он, кажется, был проворным в иных делах... Устроив Еву Казимировну в номер, он решил облегчить участь Сергея с Пральниковым, и увез ее на взморье в своей подержанной и кособокой автомашине.

- Вечером жду на кофе. Не обижайте меня! - приглашала перед отъездом Ева Казимировна.

Когда она вернулась с прогулки, друзья, устроившись прекрасно на балконе второго этажа, так и не услышали. Улетела Каганова на рассвете, и в провожающих, видимо, не нуждалась. У нее образовалась своя свита, в которую Сергей и не стремился. Личную свободу он считал высшим благом.

- Не беспокойся, - шутил над ним потом Виктор Степанович, - она не обойдет тебя в Ашхабаде, да и вообще, своим вниманием. У нее к тебе, Денисович, особый интерес.

- Не люблю попечителей и благотворительность!

- Не отказывай же Кагановой в ее собственных потребностях. Ну, хотя бы в чисто практической потребности получше знать своих противников, их ходы, сильные и слабые стороны... А для этого вся кое сближение - найденный клад. Атака вниманием!

- В вашей издевке, Виктор Степанович, есть доля правды.

- Не сомневаюсь, под этим ты подразумеваешь то, что работает на твои раздоры с Кагановой и возможные ваши столкновения в столичных ведомствах.

- А что еще мне можете сказать - я знаю! Интересно - что напишете в газете об этом! Если начнете лукавить, я готов публично возражать.

- Не сомневаюсь в этом. И буду приветствовать. Поиск продолжается... И я с тобой в этом поиске, Сергей Денисович!

- Только ничего на забывайте в этой истории. - Сергей теперь как бы издали смотрел на дела химического комбината, и видел их более отчетливо. - Память надо беречь. Я верю: чем крепче у человека память, тем он долговечнее... Ему тогда подвластно время. И как страшна забывчивость, глухота памяти. Такой человек, как будто и не жил, он не имеет продолжения... За ним глухая стена! Надежно все надо помнить!.. Да я уже говорил вам об этом. И еще буду повторять. Вполне возможно, что нашу историю с печами в Кара-Богазе кое-кто попытается предать забвению, захоронить. Но нельзя этого допускать. История эта многому учит. Есть суд памяти, но есть и уроки памяти!

- Вижу, ты был счастлив, если бы в ненавистных тебе печах зажечь вечный огонь... Для закалки памяти и пыток дельцов-еретиков!..

- Я бы это сделал! - серьезно ответил Сергей. Разговор начался еще в гостинице и продолжался почти весь день, пока они ходили по твердокаменному Красноводску. Город - скала... С каким трудом, заботой и лаской тут выращивали каждый кленок, каждую акацию. Водичку получали они малыми дозами, словно по рецептам. Скалистый город из красного кремня и розового туфа был радостно зеленым; до пятого этажа дотягивались виноградные лозины, хмель, вьюнки; и даже прирученные подсолнухи кивали золотистыми венчиками с балконов и подоконников.

Красноводск можно обойти за час-полтора, но был у города и другой, свой внутренний маршрут, свои жизненные артерии, сокровенные пути, по которым торопливым шагом не пройти. Тут приходилось как бы приноравливаться к шагам самой истории, которая так богата у Красноводска, города-труженика и бунтаря.

Сергей Брагин и Пральников отправились на небольшую наклоненную к морю площадь; к приземистому, как бы распластанному на берегу подслеповатому зданию. Сейчас тут благоговейно тихий музей, но некогда в этом шатровом, низком, как лабаз, здании находился арестный дом. Осенью 1918 года с ветхого парохода "Туркмен" сюда были доставлены бакинские комиссары. В самом конце узкого и низкого, как нора, коридора, на левом порядке зияет черной дырой камера с железной дверью. Побитый и вытоптанный цементный пол. У левой закопченной стены широкие дощатые нары на тонких столбиках... Эта камера была их последним пристанищем на земле и в жизни. Отсюда в первом часу ночи с 19 на 20 сентября их вывели и в который раз пересчитали: двадцать шесть. Под строжайшей охраной посадили в темный вагон экстренного поезда. Рядом, в другом вагоне ехали палачи. Под покровом страшной ночи, на 207 версте, между станциями Перевал и Ахча-Куйма поезд остановился. Из вагона их выводили небольшими группами. И тут же, почти рядом с полотном железной дороги, у песчаного бархана убивали...

Шаумян, Джапаридзе, Фиолетов, Мешади Азизбеков... Их было двадцать шесть. Вот в этой камере, с этих наспех сколоченных нар их подняли, проверили по списку и в лицо. И увели. Чтоб убить и закопать в песок... Чудилось, камера смертников полна привидений... Дрожащий полумрак. Казалось, что с той ночи никто не прикасался рукой к этим нарам, дверям, не ступал по кавернам в цементном полу, не дышал этим затхлым воздухом.

Молча, неторопливо обошли они бывший каземат, а когда выбрались на солнечную улицу, Сергей сказал:

- До странного живо, явственно чувствуется их присутствие.

Солнце было особенно огнистым, а море беспокойным, вздыбленным на горизонте. Казалось, природа хотела сжечь и смыть с лица земли этот слепой, мрачный "арестный дом", но ему суждено стоять на берегу моря немым, суровым напоминанием о былом и думах Степана Шаумяна и его кровных братьев. Их было двадцать шесть... Отсюда пролегла их дорога в бессмертие.

К музею со стороны моря подошли два рослых солдата с полной говорливой девушкой в красном сарафане и с. небольшой книжкой в руках, с заложенным между страницами цветком гвоздики. Остановившись перед входом, солдаты подтянулись, покрепче утвердили и поправили фуражки, смахнули пыль с сапог.