Богумил Ржига - Адам и Отка

Такой тёти они ещё не видывали! Она выглядела по меньшей мере как дракон. Глаза горят, и извергает она громы и молнии.

— Сначала я обмётывала петли…

Дети ни слова.

— Потом я складывала бельё…

Дети ни гугу.

— Потом я уже и обед сварила.

Дети опустили глаза.

— А потом я позвонила в милицию.

Детям хочется провалиться сквозь землю.

— Наконец я вынуждена была искать вас по радио.

Дальше молчать уже нельзя. Сначала это поняла Отка.

— Тётя, ты знаешь, во всём виновата я. Просто я заблудилась.

Но и Адама будто бы кто кольнул. Он тоже промолчать не может.

— Тётя, во всём виноват я, это я не смотрел за Откой.

— И куда же ты забрела? — в голосе тёти уже заметно любопытство.

— В детский сад.

— А ты не врёшь? Правду говоришь?

— Честное слово, правду.

— Тётя, честное слово.

— Ну и ну, чтобы ребёнок сам забрёл в детский сад!

Тётины строгие глаза изучают детей, так и впиваются в них взглядом. Кажется, они действительно не врут. Жаль, нет возможности заглянуть в их души. Дети не чувствуют себя виноватыми и, наверное, на самом деле не виноваты, но тёте всё же пришлось их ждать и беспокоиться. Поэтому она и рассердилась.

Оказывается, они заблудились. Обидеть её, конечно, они не хотели. Тётя счастлива, что так хорошо всё кончилось, она ведь своих племянников очень любит. Отка догадывается, что гроза уже миновала, и потихоньку улыбается.

— Ты что смеёшься, когда я сержусь? — взрывается опять тётка.

И Отка понимает, что улыбается она не ко времени, и всё же находит выход из положения.

— Тётя, а ты не знаешь, что мы тебе принесли!

— Конечно, не знаю.

— Адам даст тебе правый, а я левый.

— Ну, что же это такое?

— А это для Влади.

— Для Влади, — смеётся наконец и тётка.

Дети вытаскивают белые ботиночки, Отка левый, Адам правый. Они похожи как близнецы. Тётя видит не только ботиночки, она видит в них уже и ножки своего сыночка. Сначала в них он будет лежать, а потом и ходить. Её малыш.

Тётя вдруг становится очень красивая и очень счастливая, хотя всего лишь минуту назад была такая несчастная. Ну что ей с этими детьми делать? Прежде всего их, конечно, надо накормить.

Поближе к вечеру вернулся пан Сук, дядя выканских детей, то есть муж их тёти. Высокий, красивый, и всё на нём аккуратное и красивое. Форма голубая, лоб высокий, а усы придают лицу какую-то особую прелесть. Дядя — пилот гражданской авиации, но походка у него и вся выправка военного человека. Наверное, потому, что он долгое время находился на военной службе. Адам так и чувствует, что он всегда ко всему готов: управлять машиной, управлять самолётом, в одну минуту рассердиться или как следует рассмеяться. Тётя всегда считала его немного легкомысленным, но кто знает, правда это или нет.

Отка, попав в его объятия, тут же стала упрекать, где это он так долго был?

— Где я был? Да в Египте.

— А это далеко?

— За морем.

— А что ты там видел?

— Ты спрашиваешь, что я видел в Каире, на улице?

— Да.

— Ну представь себе такую картину: один продаёт хлебные лепёшки на палке и что-то кричит, другой гонит осла и кричит ещё громче, третий нахваливает свои сырные лепёшки и отгоняет мух…

— А что делаешь ты?

— А я покупаю финики у одного мальчика, у которого глаза будто тарелки.

— Для меня?

— Для тебя и для Адама.

— А где они?

— В сумке.

— Я тебе верю, — засмеялась Отка, — а ещё скажи, как по-египетски будет пять.

— Ты хочешь сказать по-арабски?

— Да.

— Хамза.

— Вот это здóрово! — ликует Отка. — Я теперь в деревне буду кричать «хамза-хамза», и никто не поймёт, что это пять.

— Кроме меня, — говорит Адам и старается заполучить своего дядю пилота Сука для себя. Ему так хочется расспросить о его работе, что он весь дрожит от нетерпения. Отка немножко поговорила, и хватит. Пусть уступит место ему.

— Дядя, а управлять самолётом трудно?

— Когда умеешь — нетрудно.

— А на что приходится обращать внимание?

— Нужно всё время знать, где находишься.

— И всё?

— Нужно знать, что наверху, а что внизу, где свет, а где тьма. Где можно сделать посадку, а где нет.

— А бывает так, что тебе не хочется лететь?

— Бывает.

— Когда?

— Когда у нас самолёт пустой.

— Понятно, — сказал Адам.

Но что всё-таки дядя имеет в виду? Наверное, дядя любит возить пассажиров и больше всего любит, когда самолёт набит битком. Что ж, Адаму это нравится и он поступал бы так же. Остаётся, правда, ещё один вопрос.

— А ты никогда не падал?

— Ещё нет, — ответил дядя спокойно.

— Не смейте вообще об этом говорить! — кричит тётя, которая вроде и не слушает, а всё слышит. Хотя и находится сейчас на кухне.

Через две минуты она приходит и уводит дядю в соседнюю комнату. Там дядя будет есть, а тётя рассказывать ему главные новости последних дней. Тётю Египет уже давно не интересует, теперь её больше интересует коляска, детское приданое и ожидаемый мальчик. Её мужа это тоже интересует. Он говорит об этом, даже набив себе рот. Но ведь когда человек ест, он всё равно может думать и радоваться тоже.

Дядя переодевается в гражданское платье и хочет повести детей осмотреть новое здание аэропорта в Рузине. Ничего подобного они ещё не видели. Всё здание из стекла. Сказочный аэропорт. Но почему дядя переодевается, снимает лётную форму? «Чтобы меня на аэродроме не узнали», — смеётся дядя и приглаживает рукой усы. Он хочет в обществе своих деревенских родственников выглядеть как можно лучше. А скоро он станет отцом, и тогда придётся ему следить за своей внешностью ещё больше.

В красную автомашину они садятся только втроём. Тётя остаётся дома. Аэродром она уже видела, кроме того, ей нужно собираться в дорогу. Куда тётя собирается? Отка хотела было спросить, но не посмела, побоялась выглядеть слишком любопытной.

Отка заявляет, что сядет только с дядей, потому что сзади, мол, она боится. И Адам спокойно отправляется на заднее сиденье. Они сразу попадают в беспорядочную вереницу машин. Но дядя прекрасно управляет, и вскоре они почти выбираются из толчеи. Пешеходы уступают дорогу, дядя тормозит и снова повышает скорость. Адам весь в напряжении. Отка молчит. Дядя смеётся. Небольшое приключение, ничего не поделаешь.

Они оставляют машину около здания аэропорта. Здание великолепное, из стекла и стали. Мир открывается до самого неба, и человек здесь становится птицей. Но по сравнению с деревней здесь будто в самом воздухе разлито напряжение. Стеклянные двери распахиваются сами, дети не успевают до них и дотронуться. Они замирают, словно громом поражённые. Как это возможно? Неужели стеклянные двери сами знают, что они втроём хотят пройти? Дети немного успокаиваются только тогда, когда убеждаются, что стеклянные двери так открываются перед каждым.