Богумил Ржига - Адам и Отка

Адама пану Венцлу пришлось всё-таки утешать, потому что Адам в Пражском граде так никого и не встретил. И ни с кем не познакомился, хотя пытался это сделать, чтобы доказать, что он может вести себя как заправский пражанин. Встретил только одного Шару, да и тот оказался не Шарой.

Пан Венцл теперь пытается внушить Адаму, что иногда поневоле всё складывается к лучшему: лучше некоторых людей не помнить, чем помнить, а некоторых хоть узнавать, да не замечать. «Что правда, то правда», — думает Адам и вспоминает о Ежке Альтмане из Выкани. Да и с Шарой, собственно, дело обстоит так же.

Отка тем временем осматривает ресторан. На стенах картины из жизни старой Праги, люди за соседним столом тихо едят, слышно только, как звенят приборы.

— Кашлять здесь можно? — спрашивает Отка пана Венцла.

— Можно.

— А говорить надо шёпотом?

— Нет, можно и погромче.

— Но кричать ведь тоже ни к чему, — говорит Адам, который слегка завидует Отке, что ей сегодня так везло. Правда, Адам тоже, наверное, мог бы познакомиться с незнакомыми людьми, если бы этого захотел по-настоящему. Но зачем? Вот уж совершенно не обязательно! Когда понадобится, тогда он и познакомится.

Официант наливает им в тарелку суп. Суп так вкусно пахнет, от него идёт пар. Отка берёт в руки ложку и счастливо улыбается.

— Никто-никто на свете не знает, где мы сейчас находимся, — говорит Отка. — Ни тётя, ни мама.

— И ни один человек в Выкане, — продолжает Адам.

— И не знают, что мы сидим сейчас за столом.

— И нас обслуживают официанты.

— Вас тоже, пан Венцл.

— Да, да, — улыбается пан Венцл.

— И мы едим суп.

— И ещё смеёмся.

— А вы тоже смеётесь, пан Венцл?

— Да, тоже смеюсь, — соглашается пан Венцл, он действительно рад, что опять смеётся.

— И что мы будем есть… что же мы будем ещё есть?

— Жаркое из телятины.

— И нам понравится?

— А что вам здесь на Граде больше всего понравилось?.. — спрашивает Адам.

— Всё понравилось, — отвечает Отка без раздумий.

— Всё, — соглашается часовщик Венцл, как будто сегодня видит Пражский град впервые… — Ты запомни это посещение, Отка, — добавляет он через минуту.

Отка молча кивает, потому что у неё набит рот.

Отка оставляет Адама в кухне, а сама отправляется в автолавку. Это здесь рядом, в двух шагах, нужно только перейти улицу, всегда оживлённую и весёлую. Минуту Отка раздумывает: закрыть ей глаза и быстро перебежать или лучше дождаться, когда остановятся машины. Отка — девочка деревенская, сметливая, и что-то ей говорит, что надо подождать. И она ждёт, а потом переходит. И вот она стоит в автолавке, разглядывает молодого продавца, которому она должна передать билет в кино от барышни Терезы. Она сразу же узнаёт его по описанию Терезы. Да, это тот самый молодой человек, волосы у него спадают на лоб. Сам весь зарос, и весь вид действительно выражает торопливость. Он начинает кивать раньше, чем покупатель кончает говорить. Отка рассматривает его, стоя у касс. В эту минуту и он замечает девочку.

— Ты кого-нибудь ищешь? — спрашивает он.

— Вас, — отвечает Отка.

— Серьёзно?

— Я принесла вам билет в кино.

— Вот это хорошо. Мне три дня как хочется сходить в кино.

— А вы знаете, от кого билет?

— Нет, не знаю.

— От одной барышни.

— А как я её узнаю?

— Она будет сидеть в кино рядом с вами.

— Слева или справа?

— Справа, — осторожно говорит Отка, потому что эту подробность она как-то упустила из виду.

— Ну смотри, чтобы была справа.

— Лучше вы запомните, что у неё серебряные волосы.

— Серебряные волосы я люблю, — смеётся молодой продавец. — Но откуда ты знаешь, что этот билет надо отдать именно мне?

— Да ведь барышня Тереза говорила о вас.

— И что же, она назвала тебе моё имя?

— Да, — кивает головой Отка, но спохватывается, потому что никакого имени барышня Тереза вообще-то не называла.

И зачем она всё-таки сказала неправду? Да разве это её вина? Нет, виноват сам продавец. Он всё время задавал такие глупые вопросы, что Отка даже устала. Потому и стала соглашаться со всем подряд. А поправиться не пришлось — продавца позвали покупатели. Отка возвращается. Она очень рада, что уже отдала билет, но волнуется, как вся эта история кончится.

На Петршин ребята идут через старый монастырский сад. Пробираются туда по разрушенной стене, и в этом саду, где порядка до сих пор больше, чем беспорядка, сразу же начинают чувствовать себя как дома. Так уж в этих монастырских садах бывает: яблони и груши стоят стройными рядами, кое-где виднеются дисциплинированные птички на ветке, везде широкие дорожки, уже забывшие о монашеских сандалиях, трава, на траве ручные ужи, море сорняка, но воздух, как нигде, совсем деревенский. В согретом солнцем воздухе парит оса. Отка убегает от неё. Оса негодующе жужжит, но потом, словно опомнившись, улетает дальше. Каким ей кажется мир? Таким же радостным и приветливым, как и этим двум ребятишкам?

— А кто больнее жалит? — спрашивает Отка. — Пчела или оса?

— Оса, — отвечает Адам и вдруг замечает три мальчишеские фигуры, появившиеся на дороге.

Адам тут же забывает о деревьях, траве и обо всём на свете. Он не ошибся: средний мальчишка — жгучий брюнет с бледным лицом — Шара. Сомнений нет — Шара. Адам начинает дышать медленно, а соображать быстро. Что ему делать? Пока ясно одно — как эта встреча должна кончиться. И всё же нужно позаботиться о достойном начале. Прежде всего пару слов надо сказать Отке, которая пока ничего и не подозревает.

— Отка, — говорит придушенным голосом Адам, — это Шара, — и показывает подбородком на среднего.

Отка пугается, бледнеет, но сразу же всё понимает.

— Дай-ка ему разок!

— Это я знаю. А ты следи за двумя другими.

— Это он запер тебя в подвале?

— Он, негодяй.

— И он угрожал тебе по телефону?

— Он.

— Ну, припомни ему.

— Держись сзади! — тихо отвечает Адам. От злости в ушах у Адама начинает звенеть, пальцы разжимаются и сжимаются, но больше всего меняются от злости его глаза. Адам смотрит на Шару в упор. От дружелюбия не осталось и тени, глаза выражают одно лишь презрение. А вскоре лишь вызов и враждебность. Теперь, пожалуй, можно и начинать.

Адам собрал все свои силы. И те, которые он приобрёл в упражнениях с дядиными гантелями, и прежние, приобретённые во время колки дров и во время бега с препятствиями. Адам так остро ощущает несправедливость и обиду, что он обязательно должен что-то делать. Не обязательно, конечно, всегда драться, но на этот раз драться надо, потому что иначе нельзя. Конечно, он немного побаивается, но страх сидит где-то так глубоко, что его совершенно и не видать.

Шара останавливается в пяти шагах от Адама и тоже смотрит на него в упор. Адам замечает, что Шара ещё больше побелел и ещё больше почернел. И глаза у него точно такие, как и думал Адам: дерзкие и вызывающие. Оба других мальчика остаются сзади.