Богумил Ржига - Адам и Отка

— Вы что, любите быть один? — удивляется Отка. Её в дрожь приводит только мысль о том, что ей пришлось бы оставаться одной.

— Я уже так привык. Ем, когда мне хочется есть, сплю, когда мне хочется спать, а в остальное время работаю.

— А на часы даже и не смотрите?

— Только как на механизмы, я их очень люблю и могу ими заниматься целыми днями. Но знать, сколько времени, мне не надо. Меня это не интересует.

— Значит, и время у вас бежит медленно.

— Да, времени у меня хватает.

— Ну, очень хорошо, — смеётся Отка. — Значит, мы вас не задерживаем.

— Да, сейчас ни у кого нет времени на детей, только у меня есть. Но вот у меня нет детей.

Пан Венцл улыбается, по нему никак не видно, чтобы он отвык от детей.

— А как же мы?

— Но вы-то здесь всего на несколько дней.

— А почему всё-таки вы не хотите зайти к нам?

— Потому что пани Сукова меня не любит.

— А её нет дома.

— Именно потому и нельзя, что её нет дома. Если бы она была дома, я бы охотно пришёл.

Дети не понимают, почему пан Венцл такой упрямый, но долго об этом не раздумывают, не ломают голову. Отка вспоминает, что она ещё хотела потрогать разрисованный маятник. Она теперь дотрагивается до него и долго потом смотрит на свой палец. А Адама интересуют часы, похожие на куранты. Эти часы показывают не только часы и минуты, не только секунды, но и весь календарь, определяя каждый день. Показывают восход и заход солнца и даже определяют положение луны. Детям даже кажется, что пан Венцл вовсе и не часовщик, а звездочёт или астроном.

В десять дети стараются уснуть, но это им плохо удаётся. Отка почему-то время от времени дрожит, а у Адама засыпают руки, ноги, засыпает и живот, и грудь, и плечи, а голова никак не хочет уснуть. Он никак не может забыть о сегодняшней драке. Какую же великую ошибку он совершил, когда не наступил ногами на грудь Шары!

— Мне как-то холодно, — жалуется Отка.

— Тебе вовсе не холодно, просто ты тоскуешь.

— А ты что-нибудь расскажи, может, я и согреюсь.

— Вспоминай, если хочешь, вместе со мной о Ежке.

— Ладно, давай.

— Вот это противник! Он никогда за спиной обо мне ничего плохого не говорит. Обзывает только, когда мы встречаемся.

— А как он тебя подкарауливает! Но, правда, кричит, когда собирается камнями бросаться. Чтоб ты спрятался!

— Он дерётся только честно. И ни разу не напал на меня сзади, ни раз не подставил мне ножку.

— А потом вам всегда обоим попадало: Ежке от пана Альтмана, а тебе от нашего отца.

— Вот именно. Поэтому мы и не забываемся, — говорит Адам и чувствует, что так оно и есть на самом деле.

Ежка Альтман — противник для него совершенно ясный. Адам его хорошо знает и понимает, чего можно от него ждать. А потому испытывает к нему даже что-то вроде симпатии, хотя ему всё время приходится за ним следить и думать, как бы в чём не промазать. Как бы тот его не опередил в этом состязании силы. Шара же для него совершенно непонятен. Адам не знает ни его характера, ни его друзей. Не знает даже, есть ли у него отец? В общем, он ничего не знает про Шару. Есть ли вообще кто-нибудь, кого он должен слушаться? Поэтому он должен быть готовым ко всему — и к честной драке, и к коварству. Вот Адам и не может уснуть. И ему очень хочется домой. Он чувствует себя здесь чужим.

— Адам! — зовёт опять Отка.

— Чего тебе?

— Знаешь, о чём я думаю?

— Нет.

— Тётя поехала за ребёночком на Мораву, правда?

— Да, она же нам об этом сказала.

— А мы с тобой тоже с Моравы?

— Да ты что! Мы из нашей деревни.

— А ты откуда знаешь?

— Я помню, как ты народилась. Очень хорошо помню!

— Ну, я рада. А как ты народился, тоже помнишь?

— Про себя нет.

— Ну вот видишь!

— Но мне даже и в голову не приходило, что я с Моравы.

— Всё может быть. У тебя светлые волосы, а у меня нет.

— Ну, мы дома спросим.

— Правда, — Отка уже зевает, — придётся дома спросить.

Утро дети почти проспали. И просыпались они медленно. Где они? В Выкане? В Праге? Если бы они были на Выкане, то их встречало бы свежее утро, роса, а в Праге в окно светит только солнце. Кто знает, бывает ли когда-нибудь в Праге роса? Чтобы убрать постели, ребята выдумывают игру. Они говорят себе, что диваны — это огромные черепахи, которые задыхаются под одеялами. Громко крича, они сбрасывают их и убирают. Черепахи освобождены! Отка сразу же превращается в укротительницу. Вот она оживляет кресло, и оно становится львом. Оживляет ковёр, и он летит, как цапля, оживляет стеллажи с книгами, и вот перед нами слон, который любит читать, стул превращается в собаку, африканская маска и египетский бюст ещё во что-то. Дети вдруг замечают обстановку в квартире, а раньше они не обращали на неё никакого внимания. Теперь всё кажется им живым.

— Ну, вот мы уже всё и прибрали, — смеётся Отка.

— И теперь тётя может приехать вместе с Владей.

— Но мы ведь ещё не наигрались, — жалуется Отка. — Придумай что-нибудь.

Адам думает, думает, затем берёт ключ, который нашёл вчера, и говорит:

— Пани, я продаю ключ.

— Сколько стоит?

— Сто семнадцать крон.

— Слишком много, я до ста семнадцати, может, и недосчитаю.

— Ну, тогда семнадцать крон.

— Ну что же это за ключ, который стоит семнадцать крон?!

— Он открывает все замки в дверях, в воротах, замки висячие и патентованные, стальные и никелированные.

— Простите, но вы не читаете газет.

— Как то есть не читаю, когда я читаю?

— А там было написано, что с сегодняшнего дня все замки должны быть открыты. Ключей больше вообще не потребуется.

— Отка, я сейчас тебя стукну, — говорит весело Адам и нечаянно смотрит в окно.

Улыбка с его лица немедленно исчезает, потому что у табачной лавки, где продаются также и газеты, он видит сцену, которая сильно его волнует. Приземистая женщина даёт там подзатыльник черноволосому мальчику. А потом ещё один подзатыльник. Наконец она бросает ему пачку газет. Мальчик поднимает их и бежит по тротуару. Вот он уже затерялся в толпе.

Ничего в этом нет особенного. Мать приучает к порядку своего сына. Но только ведь это не просто какой-то там мальчик, а его смертный враг — Шара.

— Куда ты уставился? — спрашивает Отка и тоже подходит к окну.

— Никуда, — отвечает Адам вдруг обрадованно. Наконец-то он хоть что-то знает о Шаре. Это — мальчишка, как любой другой, и, значит, дома ему тоже достаётся.

— Адам, я тебя стукну, — заявляет Отка, и по её сверкающим глазам видно, что она так и собирается сделать.

Тереза вызывает Отку в коридор и громким шёпотом рассказывает ей, что было вчера в кино. Она беспокойно оглядывается, до сих пор негодуя и сердясь. Да ничего хорошего не было! Лучше бы уж он не встретился на её жизненном пути! И зачем только она влюбилась? Что, собственно, случилось? Да этот её герой в кино слишком громко смеялся, когда никто вообще не смеялся. Люди оглядывались на него, и Тереза прекрасно понимает, что они думали. Как можно смеяться, когда на экране не происходит ничего смешного? Ну разве можно ей с таким встречаться? Нет, нельзя. Даже если бы он был писаным красавцем, и разве можно за такого выйти замуж? Нет, и думать об этом не стоит.