Валентина Чаплина - Голубая ниточка на карте

Он ничего не говорил Шуру, ни о чём не спрашивал. Просто стоял и смотрел, хмуро и пристально. А с головы, с рук и ног, одетых в простую, совсем не капитанскую одежду, стекала на песок вода.

Взгляд был острым, сверлящим, словно буравил насквозь. Шуру показалось, что длится он целый час. Но вот капитан отвернулся от него и молча пошёл к своему теплоходу. Народ на берегу вежливо расступился. Пропустил его. И снова толпа сомкнулась. Все смотрели на Шура. А он тряс головой, стараясь вылить воду, попавшую в уши.

Толпа шумела всё громче и настойчивей. Люди требовали объяснений, что и как случилось.

— Ну что вы к ребёнку пристали? Видите, он перепуганный до смерти. Трясётся весь.

— Хорош ребёночек!

— Ну, поскользнулся, ну, упал, что особенного?!

— Не упал он, а сам прыгнул. Я же видел. Перелез через перила и ка-ак сиганёт!

«Разве там были перила?» — с недоумением подумал Шур.

Люди почти вплотную приблизились к нему.

— Чего молчишь?

— Зачем прыгнул? Утопиться, что ли?

— Да что он, ненормальный?

— Почему? Нормальный! Может, он покончить с собой захотел! Из-за любви!

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Хи-хи-хи!

— Чего ржёте, человек чуть не погиб.

Насчёт любви произнёс оч-чень знакомый голос. Да, это был Оська, который давал ему письмо для Лилии. И произнёс он эту фразу с такой издевательской насмешкой, что у Шура внутри будто что-то взорвалось. Оглядел толпу. Ну да, вон он, Оська, со своей гитарой. Глаза смеются, издеваются, дескать, куда тебе такому о любви мечтать?

И Шур вдруг неожиданно для себя чётко и громко произнёс:

— Да! Утопиться… хотел! Из-за любви!

— Чего-чего? Из-за чего?

Незнакомая девчонка в тюбетейке высунулась вперёд:

— Вы… из-за любви?

— Да, — сказал уже одними губами, но очень серьёзно.

И на берегу вдруг стало тихо. Так непривычно тихо, будто здесь не стояло ни одного человека.

Шур с изумлением понял, что ему поверили. Непонятно только, почему поверили? Разве можно вот так в лоб спрашивать? И разве правдоподобно вот так в лоб отвечать? Про… Неё. Но… поверили же!

Он мысленно поглядел на себя со стороны. Какой он сейчас маленький, наверно, щупленький, мокрый с головы до пят, одежда прилипла. Какой смешной, хоть плачь. Дрожит весь. С него капает. Щурится, плохо видит. Очки-то остались в Волге. Лежат сейчас на дне, скучают по родной Шуровой переносице. А они вдруг — поверили.

Лёгкий шепоток в толпе. Непонятно, что говорят. А может, вода в ушах мешает разобрать слова? Нет, не мешает. Расслышал.

— Да разве он скажет? Разве назовёт? Ты что! Тсс…

И немолодой женский сочувственный голос:

— Боже мой, какой несовременный мальчик. В наш век и вдруг…

А Шур вдруг почувствовал в горле комок. Чего она так про наш век? Обидно же.

И другой незнакомый голос:

— Беги переоденься, а то простудишься.

И с застрявшим в горле комком Шур шагнул на людей. Толпа в удивлении расступилась перед ним.

Это чудное событие с буханьем в воду было вчера. Если б Шуру кто-то сказал, что такое с ним случится, он ни за что не поверил бы. Это не в его характере. Ромка и тот скорее мог что-нибудь подобное отчебучить. Он вечно сначала сделает, а потом подумает. Но чтобы Шур! Чудеса. Оказывается, бывают у человека в жизни неожиданные и оч-чень странные поступки. А он и не предполагал даже.

Никита Никитич, придя из леса с грибами и узнав об этом, молча опустился в плетёный стул на палубе да так и просидел до ужина неподвижно. Шура он не расспрашивал, будто не случилось ничего. Вместе молча пошли ужинать. А грибы в корзиночке остались стоять возле ножки плетёного стула.

Ночью, когда уже легли спать и погасили свет в каюте, Шур сам рассказал деду про этот мальчишески глупый поступок. И про то, что подслушал разговор деда с Кимом. Дед ничего не говорил, иногда отделываясь междометиями. Шур так и не понял, как дедушка отнёсся к его глупости. Но всё-таки стало легче после этого рассказа в темноте.

Сейчас утро. Солнце, как огромная малиновая ягода, висит над землёй. А вокруг разлита нежность голубовато-белого прозрачного тумана. Солнце приподнялось, и будто в этой малиновой ягоде зажгли огонь. Оно стало блестяще-золотым. Стало — светилом. И заволновалась упрямая дорожка золота в воде. А то была робкой, малиново-прерывающейся. А сейчас плотная, хоть иди по ней, кажется, не провалишься. Выдержит. А нежность всё ещё разлита вокруг.

Туристы уже позавтракали. Шур всё время чувствует какое-то иное отношение их к себе. Раньше вообще никакого отношения не было. Будто Шур — это пустое место. А сейчас его замечают. Ничего не говорят, но Шур всё время чувствует на себе взгляды. Любопытные, удивлённые, уважительные, пренебрежительные — всякие.

Многие, конечно, не верили в правдивость его слов. Особенно те, кто не слышал и не видел, как он их говорил. А ведь он не соврал. Ведь он, действительно, из-за любви. Это неважно чьей, но из-за любви же!

А Фанера! Ох, Фанера! Специально прибежала на их палубу. Цыганские глазищи — огромные! И в них такое восхищение, будто перед ней не Шур, а великая знаменитость земного шара! Она не нашлась, что ему сказать, только смотрела и всё. А Ромка потом передал Шуру её разговор с матерью.

Зина Вольтовна во время Шуриного «купанья» была в соседней деревне, где, как ей сказали, был промтоварный магазин. Когда она, вернувшись, обо всём узнала, то расхохоталась на всю каюту. Сказала, что не верит. И обозвала Шура «артистом». А Фанера как взовьётся! Как крикнет: «Если б ты своё брильянтовое кольцо потеряла, то сама бросилась бы топиться. И другим поверила бы, если б из-за вещей! А из-за любви тебе смешно, потому что ты до этого не доросла!»

— Так и сказала?

— Ага! Прямо рявкнула!

— Слушай, а наша Фанера, оказывается, ничо-о… Соображает, — удивился Шур, но тут же понял вдруг: — Это она знаешь почему стала соображать?

— Почему?

— Из-за Веснушки! Точно!

Ромке Шур сказал, что поскользнулся и случайно бухнулся в воду. Тот поверил. А Лилия с улыбочкой:

— В кого это ты смертельно влюбился на теплоходе?

— Ни в кого, — только и смог выдавить Шур.

А она посмотрела ему в глаза длинным-длинным взглядом, от которого Шур стал медленно и прочно краснеть. Будто был в чём-то виноват. А в чём? Да совершенно ни в чём.

— Ой, Ромка, у тебя кровь!

— Где?

— На шее.

Оба мальчишки стояли на верхней палубе. Роман провёл рукой по шее, посмотрел на ладонь.

— А-а, чепухня! Почти перестала. А знаешь, как капала!

— Отчего?

— Дак, понимаешь… Иду по берегу, впереди девчонка, и у неё из-под мышки висит хвост.

— Какой хвост?

— Рыжий. Симпатичный такой хвост. Ну, я же нормальный человек, я, конечно, подошёл и дёрнул. А она ка-ак кинется! Как сумасшедшая!