Евгения Яхнина - Разгневанная земля

Растерянность всадника молниеносно почувствовала лошадь. Первый посыл ногами был нетвёрдый, в резком рывке поводьями сказалась неуверенность наездника. Этого было достаточно, чтобы успокоившаяся на время непокорная лошадь вновь проявила строптивость. Гроза стала пятиться назад и кружиться. Янош более энергично сжал ногами бока лошади, ослабил поводья и поднял хлыст. Проделав всё это без промедления и решительно, Янош не дал разыграться буйному нраву лошади, и, покружившись на месте, она рванулась вперёд, но, сдержанная всадником, пошла рысью.

Молодой граф испытал чувство острой досады. Он славился среди офицеров своего полка искусством верховой езды, умел держать в подчинении горячих и норовистых лошадей. А тут вдруг отступил перед дикой Грозой, и на ней красуется какой-то мальчишка-табунщик, да ещё в присутствии насмешника Гейнца! И он, Тибор, вдобавок рискует проиграть любимую собаку!

Он перевёл взгляд с Яноша на неукротимую лошадь, с неё — на рвавшуюся со своры Серну.

И вдруг у него мелькнула коварная мысль. Он знал о ненависти степных лошадей к собакам, о том, что на венгерских конских пастбищах не пользуются услугами собак. Гордая степная лошадь не терпит их присутствия, и, если к косяку таких лошадей приблизится бродячая собака, ей несдобровать: табун накинется на неё и убьёт. Гроза в этом отношении не представляла исключения.

Тибор недолго думая спустил Серну со своры. Обрадованная неожиданно полученной свободой, Серна встряхнулась, прыгнула, весело помахивая хвостом, и очутилась совсем рядом с Грозой. Ноздри лошади угрожающе раздулись. Она шарахнулась в сторону, собака игриво кинулась к ней. Гроза в исступлении лягнула Серну задними ногами, отбросив её на несколько шагов. Янош попытался сдержать Грозу, но, раздражённая, не подчиняясь седоку, она несла его в глубь парка. А на земле тяжело раненная, жалобно взвизгивая, лежала Серна.

Этого Тибор не предвидел. Оба Фении, отец и сын, пришли в неистовство.

— Схватить! Запороть! В тюрьму! — кричал старший Фения, гневно глядя на управляющего. — Вот до чего у вас дошло!

Обескураженный, Калиш подал знак стражникам, и они тотчас помчались вдогонку за Яношем. Тибор Фения, злобно нахмурив брови, проверил заряды в пистолете и тоже вскочил на коня. Помрачневший граф направился к гостям. Миклош спешился и подошёл к растерявшемуся управляющему:

— Дозвольте ехать вдогонку. Им не совладать с Грозой. Мальчишку убьёт и сама расшибётся!

— Скорее, скорее! — заторопил его управляющий и поспешил вслед за графом.

Иштван слышал приказ барина: «Запороть! В тюрьму!» Он не ожидал такой жестокости от графа. Правда сын заслужил наказание за то, что не справился: поморить голодом, продержать взаперти, можно и уши надрать… но подвергнуть парня такому позору — заточить в тюрьму, высечь… Нет, это наказание было несоразмерно проступку.

Обуреваемый одним только желанием спасти сына Иштван вышел вперёд, когда граф проходил мимо за гонщиков:

— Ваша милость!..

— Ты?.. Чего тебе?

— Прошу милосердия для сына… — продолжал смиренно Иштван.

Граф побагровел от злости.

— Ваше сиятельство, молод он… — Голос Иштван дрожал. — Не губите малого… Мы уж отслужим всё, душой…

Как ни старался граф сдержаться, чтобы не обнаружить перед гостями своей ярости, его взорвало:

— Всей душой отслужите? Хороша семейка! Один лучше другого! Младший сынок, болван, не умеет поводьев в руках держать. Старший ещё того лучше: отказался служить императору, удавился в казарме на позор всему полку!

— Имре! — вскричал в отчаянии Иштван. — Имре сгубили!.. Теперь и второму черёд?.. — И, как будто только сейчас страшная правда дошла до сознания смиренного раба, он повторял оторопело: — Имре!.. Имре сгубили! Люди добрые, помогите!..

В своей мольбе он обращался к таким же, как он, обездоленным крестьянам, которые одни могли сейчас его понять, но рука его просительно тянулась к барину и робко коснулась полы длинной охотничьей куртки графа.

Прикосновение Иштвана вызвало новый приступ ярости у Фении.

— Прочь, негодяй! — крикнул он, брезгливо стряхивая его руку.

Графский окрик был для покорного крестьянина последней каплей. Все обиды, унижения, несправедливости, скопившиеся за годы, нахлынули на него в какой-то короткий миг прозрения. Он отпрянул от графа, опалённый внезапно вспыхнувшей ненавистью. Рука судорожно сжалась в кулак.

— Проклятье тебе! — грозно прогремел его голос. Будь проклят ты, кровопийца! Пусть сгинет весь твой род!

Графа передёрнуло. Он не был суеверен, но в этом проклятии взбунтовавшегося раба ему почудилось какое-то зловещее предзнаменование. Он поднял стек не то для удара, не то для защиты. Но стражники уже окружили Иштвана:

— По сто палок каждому: отцу и сыну! Да так, чтобы другим было неповадно! — шипел Фения, задыхаясь от злобы.

Калиш поспешил ему на помощь:

— Ваше сиятельство…

Резко повернувшись, граф увидел отчаянное лицо управляющего и сразу спохватился. В присутствии гостей воспитанник Англии не должен был терять самообладания.

Не повышая голоса, он распорядился:

— Трубите сбор охотникам!

Вначале Янош даже и не делал попыток осадить лошадь, думая только о том, как бы удержаться в седле. Разъярённая Гроза вернулась в первобытное, дикое состояние. Она неудержимо стремилась вперёд, и Янош со страхом вспомнил о верстовом столбе, о который лошадь однажды уже намеревалась размозжить ему череп…

Гроза вдруг сделала сильный рывок, резко свернула на свободную от деревьев лужайку и помчалась к воротам, открывавшим дорогу в вольные степи.

Конский топот позади заставил Яноша оглянуться. Только сейчас он заметил погоню, однако он был далёк от мысли, что силящиеся его настигнуть люди посланы графом для того, чтобы его наказать.

Первым приблизился к нему Миклош на своём резвом коне. Ещё издалека он крикнул:

— Граф приказал схватить тебя!.. Скачи к Чёртову болоту, что на земле Гуваша, отпусти лошадь, спрячься в камышах!

Поравнявшись, Миклош вытащил из-за пояса бич и протянул молодому другу:

— Возьми, он может тебе пригодиться!

Янош схватил бич чикоша, но не успел вымолвить ни слова. Миклош свистнул и огрел хлыстом Грозу. Лошадь рванулась с новой силой.

Расстояние между Миклошем и Яношем стало увеличиваться, и, когда стражники нагнали Миклоша, Янош был уже далеко.

Янош не чувствовал ни ветра, яростно атаковавшего его шляпу, ни тяжёлых дождевых капель, ударявших о её широкие поля. От бешеной скачки захватывало дух. Лошадь теперь чутко отвечала на каждое движение поводьев. И то, что эта непокорная и гордая лошадь понимает его желания и подчиняется им, радостно пьянило Яноша.