Виктор Бороздин - Там, где звенит Енисей...

— Посмотри. Верно, красивые?

Дома у Улиной мамы было зеркальце, маленькое, круглое. Уля любила в него смотреться. Но в нём можно было увидеть только нос и глаза. Здесь зеркало было громадное, больше Ули ростом. Уля глянула и ничего сперва не поняла. Нет, видно-то было очень хорошо. Вон сбоку стоит Нелё и прихорашивается. А рядом с Нелё — совсем незнакомая девочка, с короткими, не очень послушными волосами, в таком же, как и у Нелё, платье. На шее у девочки бусы. Кто же это? Неужели это она, Уля?..

А Нелё — там, в зеркале, — повернулась к той девочке, поцокала языком и сказала:

— О, бэй! — А потом по-русски — Хорошо!

Уля посмотрела на ту Нелё, в зеркале, потом на Нелё, что рядом, потом опять на девочку с бусами… И, улыбнувшись ей, тоже сказала: О, бэй!

Наконец-то кончился этот невероятно длинный для Ули день. Спать её положили рядом с Нелё, только на другой кровати. Простыни, подушки — белые-белые, гладкие и холодные, словно снежный сугроб. Уля попробовала свернуться комочком — неудобно, сунула голову под подушку — тоже неудобно. Дома-то она сейчас бы легла на оленьи шкуры и укрылась бы оленьей шкурой. А главное — не одна. Под боком у неё возились бы сестрёнка, братик, спорили бы, кому куда лечь, и, угомонившись, сразу бы уснули. А во сне они совсем смирные. Как далеко они сейчас! А она — тут, совсем одна. Зачем только придумали эту школу?! И зачем спать кладут поврозь?

Уля села в кровати, обхватила колени руками. В спальне тихо. Все девочки спят. И Нелё спит. А может, только притворяется? Вон кровать её скрипнула…

Уля тихонько слезла на пол и так же тихонько заползла к Нелё под одеяло. Нелё, видно, обрадовалась и сразу подвинулась, уступая место. Возле Нелё тепло. И так хорошо стало, почти как дома. Уля подложила ладошку под щёку и глубоко-глубоко вздохнула.

Нелё приподняла голову.

— Ты мою маму видела? — шёпотом спросила она.

Уля не ответила.

— Спит! — удивилась Нелё. — Только легла и уже спит.

У Нелё глаза никак не хотели закрываться. Это потому, что Уля из дома приехала. И Нелё сразу вспомнила всех своих Что-то мама с отцом сейчас делают? Наверно, сидят у жаркой печки. Мама, может, режет острым ножом сыромятную кожу на узенькие полоски, а отец плетёт из них новый маут [5] Маут— длинный ремень с петлей на конце для ловли домашних оленей. , он давно собирался. А думают, наверно, о ней. И сестрёнки думают и всё спрашивают: когда Нелё приедет?

«Скоро Спите», — отвечает мама.

И, помолчав немного, наверно, говорит отцу:

«Надо, однако, съездить в школу, проведать нашу старшую».

Отец долго молчит, а потом, наверно, говорит:

«Надо, однако».

«Конечно, надо», — думает Нелё. И вспоминает, как хорошо было летом, когда все они жили вместе…

У отца тогда болела нога, и он не ушёл с оленьим стадом далеко к морю, а остался рыбачить вместе с Улиным отцом.

Все они поплыли по Данилкиной речке. Плыли долго-долго, от посёлка уплыли за тридевять земель, а когда выбрали хорошее место, остановились.

Улин отец поставил свой чум на одном берегу реки, а они — на другом. Мама-то и ребята очень хотели жить рядом с Лырмиными. Рядом-то веселее. Но отец сказал: «У меня от шума голова раскалывается». А какой шум от одного чума-то? А до какого-нибудь ещё чума или посёлка иди хоть день, хоть два, хоть три — не дойдёшь. Так они и жили всё лето — друг против друга, через речку.

Выйдет, бывало, мама на край берега и кричит Улиной маме:

— Вэрковна, нет ли у тебя чаю на заварку? У меня куда-то запропастился.

— Есть! — отвечает Мария Вэрковна.

Отсыплет чаю в лопух, положит туда камешек для тяжести, завернёт и бросит через речку. Данилкина речка не широкая, только глубокая.

А то напечёт мама лепёшек и снова кричит.

— Вэрковна, попробуй, каких я лепёшек напекла!

Размахнётся и бросит — одну, другую, третью… Мария Вэрковна только успевает на лету подхватывать.

— Зачем так много? — кричит она.

— Пусть и ребята попробуют.

Потом мамы стоят у реки долго-долго, всё говорят, никак наговориться не могут.

— Слышала, скоро станут детей в школу забирать! — кричит Нелёна мама. — Ты отдашь свою?

— Нет, — отвечает Улина мама, — не отдам. А кто бакарики [6] Бакарики — специальный вид обуви у жителей Севера. будет чинить детям?

— Я тоже свою не отдам. Пусть берут малых, бесполезных, а старшую не отдам.

Нелё и Уле тоже скучно поврозь. И они тоже подбегут к речке и кричат:

— Ты что делаешь?

— Ничего. А ты что?

— Я тоже ничего.

— Давай вместе…

— Давай.

— Смотри, какую я парку для куклы сшила! — кричит Уля и размахивает куклиной одёжкой. — Давай меняться на пёстрый платок.

Парка красивая, бисером расшита, даже через речку видно, как она блестит. Кинулась Нелё в чум за платком, а мама говорит:

— Не дам платок, в чём в школу поедешь?

Вот тебе и раз! То грозилась, что не пустит в школу, а то: в чём поедешь?

Случалось им иногда и вместе играть. Это если отец дома и лодка на привязи. Посадит тогда Нелё в неё сестрёнок, сама за вёсла — и на ту сторону. Там, за чумом, среди мха и ярких тундровых цветов лежал большой плоский камень. Откуда он взялся так далеко от берега, никто не знал — ни мама, ни отец. Мария Вэрковна говорила: «Знамо дело, с неба упал» Этот камень был у ребят катером, который приходил за добытой рыбой.

Капитаном всегда был Вовка, Улин братишка. Он крепко топал ногами по камню — это стучал мотор катера, — потом, надув щёки, гудел: «У-у-у-у-у-у-у!»— и только после этого кричал:

— Э-э-э, на берегу-у! Рыба есть?

— Есть, есть, — отвечали ему.

— Много?

— Много.

И все начинали бегать вокруг камня, суетились, как суетятся всегда взрослые, когда приходит настоящий катер.

— Смотри, капитан, какие язи, лини, щуки!

Все протягивали ему прутики, палочки.

— Недомерки, — сердился Вовка, — подчирки. Зачем ловите таких?

— Нечаянно.

— Поймал нечаянно — пускай в реку, пусть живут.

— Ладно, — соглашались «рыбаки». — А хлеб, чай, сахар, табак у вас есть?

— Есть. Ларёк богатый приехал.

Вовка важно шмыгал носом и раскладывал «товар» — разные камешки, ветки.

— Иван, давай мне десять буханок хлеба, десять плиток чая, пять кило сахару и три платья для бабы.

— А мне сапоги резиновые, — прорывалась без очереди Зойка, младшая сестрёнка Нелё, — длинные, для рыбалки.

— И мне длинные, — требовала Вовкина и Улина сестрёнка Юлька.

Весело шла торговля. Вовка получал деньги (простые бумажки) за «товар», а потом раздавал их назад — платил за рыбу.

…Осенью к ним, на Данилкину речку, прилетел вертолёт. Нелё сидела и чистила большого сига — мама велела, — когда послышался стрекот мотора. Прямо с рыбиной в руках она взбежала на косогор — посмотреть.