Радий Погодин - Земля имеет форму репы (сборник)

— Я ведь еще дошкольница.

— Об этом не думай. Я дождусь. Для нас, Змиев, время не фактор. Я на тебя все глядеть буду и любоваться. А ты расти. Книжки читай. Занимайся физкультурой и спортом.

Тут девочка объяснила, что «нелетом» живет она в городе Ленинграде и с этой осени пойдет в школу.

— Как же ты будешь мной любоваться?

— Нет проблем, — сказал Змий. — Я в твою банку литровую сяду и буду сидеть. И любоваться буду из банки.

— Неужели сможешь? Такой большой…

Усмехнулся Змий. Миг! И умостился в банке. Сидит и все три головы улыбаются.

— А земляника? — расстроилась было девочка.

Змий ее успокоил:

— С лукошком придешь. Тут земляники четыре пуда.

Прибежала девочка домой и сразу банку на стол.

— Вот, — говорит. — Посмотрите.

Дома все были: и бабушка девочкина, и мама, и папа.

Бабушка на Змия долго смотрела. А насмотревшись, ушла в свою комнату. Достала из кожаного чемодана белый шелковый сверток. Развернула, а там туфли балетные. Бабушка их погладила ласково, прижала к груди, как девочки прижимают куклу. И все улыбалась чему-то прекрасному, но не сбывшемуся.

Училась Танина бабушка в балетном училище. В блокаду у нее заболели ноги. После войны бабушка поправилась, ноги ее окрепли, но не для такого трудного дела, которое называется легким словом — балет. А мама с папой вступили в горячий спор: мол, бывает Змий в настоящем или он теперь только в прошлом? И поссорились.

Мама пошла в сад, села под рябину в неудобную нервную позу, словно стихи сочиняет или кого-то нетерпеливо ждет.

Папа пошел на веранду, взял гитару и принялся петь старые туристские песни простуженным голосом.

А к девочке гостья пришла — Нина, ровесница.

— Это кто? — спросила она. — Ящерица или тритон? — И сама ответила: — Ах! Это дракон маленький…

— Это Змий, — сказала ей Таня. — Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий.

Змий был красив. Даже в банке он был похож на вздыбленного коня, на обвал в горах, на осеннее звездное небо. Он был так красив, что у девочек защемило сердце.

Нина вздохнула и прошептала:

— А мне щенка-спаниеля купить обещали… — Она почему-то всхлипнула и побежала домой.

И папа на веранде петь перестал. В доме стало так молчаливо… Таня зевнула и пошла спать.

Засыпая, она подумала, что Нина счастливая: Змий, конечно, очень красивый, но щенок-спаниель лучше…

Утром она проснулась бодрая, выспавшаяся.

Подбежала к столу — банка пустая.

Таня ничего не сказала обидного по адресу Змия.

Подошла к окну — за окном трава. Роса на ней в голубизну с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет.

Поглядела Таня на эту утреннюю красоту и поняла, хотя всего-то была дошкольницей, что Змий есть не только в прошлом и в настоящем, но, конечно, — и это главное, — в будущем.

А земляника под бугром, на котором вчера отдыхал Змий, за ночь стала крупнее малины.

Лежал Змий на бугре — думал: «Может, гору наворотить с пещерами большими и малыми. И в горе лежать. Рядом, в каком-нибудь закоулке, волчица устроит логово — волчат родит. Волчата озорничать станут — вякать. На каменные карнизы совы молча усядутся, важные, как фонари. В дальних пещерах повиснут под сводами, головой вниз, летучие мыши. Ну и простые мыши, конечно, в расщелинах наплодятся. Пусть заводятся, пусть пищат. Правда, из горы вылезать трудновато будет. Крылья помять можно, бока поцарапать. Уж и не знаю — городить мне гору или не городить?»

Мимо собака шла, тощая — одна тень.

«Дай-ка я у собаки спрошу. Три головы хорошо, а четыре — лучше».

И говорит Змий:

— Собака, городить мне каменную гору с завалами и пещерами, с чудесами освещения и другими иллюзиями?

Собака остановилась, понурая.

— А хлеба, — говорит, — у тебя нету?

Змий смутился. Огнем дыхнул.

— Хлеба, — говорит, — нету. Может, тебе конуру мраморную?

— Зачем это мне? Это пустое. У меня, понимаешь, Змий, грезы. Хорошо быть бабочкой-однодневкой. В ее жизни нет сумерек — только сияющий день.

— Учитывая твои грезы, могу сделать тебя Бессмертным Летающим Грозовым Псом. Соглашайся. Будем вместе по небу гулять. Одному-то, даже и трехголовому, скучно.

— Что в твоем грозовом небе — ни тепла, ни ласки. А если говорить о запахах, что может быть лучше запаха мясных шей…

Собака закашлялась, «спасибо» сказала и пошла — спина острая, шея тонкая.

— Ты к солдатам ступай, в воинское подразделение! — крикнул Змий. — Солдаты тебя накормят. Они к брошенным собакам ласковые.

И тут ударил кто-то Змия в грудь, будто булыжником, — загудело Змиево тело. А между Змиевых лап лежит белобрысый парень в тельняшке, это он Змию в грудь воткнулся головой с разбега.

Через три минуты парень сел, головой покрутил. Сказал:

— Ну и ну…

— Ты это что так? — спрашивает его Змий.

— Это я так, от страха, — отвечает парень. — Вообще-то я ничего не боюсь. Я в десантных войсках служил. Вот сижу, смотрю — Змий. И не боюсь. Я — храбрец. И медаль у меня есть… — Прислонился парень спиной и затылком к широкой Змиевой груди.

— А чего же тогда испугался?

— Не поверишь.

— Поверю.

И рассказал парень, что с ним случилось.

Шел он лугом, дышал непозабытыми ароматами родной земли: он недавно приехал с севера, где служил в войсках. Цветы парню по пояс. Их названия он нетвердо знает, он по линии техники развивался, на природу как-то внимания не обращал. Ну иван-чай. Ну ромашка. Ну колокольчики… И вдруг видит парень — стоит на бугорке девушка.

— Знаешь, Змий, описать ее невозможно. Рассказать — испортить. Неописуемая она. Я в Заполярье, в солдатах, о такой мечтал именно. Ну все как есть в точку: и ресницы, и цвет глаз, и ямочки на щеках, и улыбка. И по глазам вижу — именно меня ждет. Бросился я вперед. Хочу ее за руку взять — она мне руку протягивает. Вообще-то я механик — по линии подшипников, но так мне захотелось цветок ей преподнести — маргаритку. Я глаза опустил за цветком. И вижу… — парень перешел на свистящий шепот, — у нее тени нет… Без тени она… У меня даже зубы от страха заныли. Может, она с Сириуса или с Кассиопеи! Может, у нее цель… А она улыбается, тянется меня по щеке погладить. Вот тут я и дернул. Слышишь, сердце стучит?