Иван Логвиненко - Багряные зори

— Дезертир, что возок тащил, а вы уселись на тот возок — и в полицию. Шагулу убили, а объявили — парашютиста поймали. Я все знаю.

Рябой утих, словно вор, пойманный в чужой кладовке.

— Я еще и не то знаю! — хвастливо прибавил Володя.

— Ну что еще? — вздрогнул рябой.

— Не отпустите меня — завтра же вас расстреляют! — смело объяснил мальчишка.

— Ты смотри!.. Меня? Завтра? Да я тебя сейчас пристрелю! — и, толкнув мальчугана в спину, полицай щелкнул затвором карабина.

У Володи заныло под ложечкой: «А что, если и на самом деле убьет?..» Но он взял себя в руки.

— Вы, дядя, своей пушкой напрасно пугаете. Обо мне ваши знают. И я убегать никуда не собираюсь! Ведите в полицию!

Рябой вскинул карабин на плечо.

— Кто знает?

— Следователь Божко!

— Иван Ефимович?

— Ага. Это его работа.

— Какая работа?

— А ключ и молоток, которые вы у меня отобрали.

— При чем здесь пан следователь и ключ с молотком? — удивленно пожал плечами рябой. — Ничего не понимаю.

— Помните, три дня тому назад вы меня привозили на подводе к следователю?

— Как же, хорошо помню. Привозил.

— И отвозили?

— Ну и что?

— Он со мной разговаривал, а вас выгнал! Правильно?

— Не выгнал, а попросил в конюшне обождать.

— Молоток, ключ и еще кое-что дал мне как раз ваш следователь!

— Для чего?

— Чтоб выполнить приказ и сделать то, что я сегодня сделал. Я разобрал колею, и поезд сошел с рельсов.

— А ты не врешь?

— Проверяйте. Только я вам не имел права об этом говорить. И вы тоже никому не рассказывайте. Можете позвонить следователю. Он сразу поймет, в чем дело.

— Пойдем, вишь, в полицию! Пускай он сам с тобой разберется. Я позвоню в Ракитное.

В полицию шли молча. Возле потрескавшегося помещения кустовой полиции Володя, обращаясь к полицаю, сказал:

— Кроме вас, здесь меня никто не должен видеть.

— Знаю! — сердито ответил рябой. — Яйца курицу не учат.

Привел Володю к сараю, достал из глубокого кармана ключ, отомкнул замок, ногой толкнул дверь:

— Останешься здесь, а я доложу следователю.

За Володей закрылась дверь, стукнул тяжелый замок.

Долго крутил полицай ручку телефона, но Ракитное упрямо молчало.

Только через полчаса дозвонился рябой, попросил к телефону следователя Божко.

— Иван Ефимович, — сказал полицай, — за блокпостом военный эшелон сошел с рельсов!

— Знаю, — сердито ответил следователь. — На место выехала ремонтная команда, начальник полиции и усиленный наряд жандармерии.

— Я задержал преступника, — скороговоркой сказал рябой в трубку. — У него ключ и молоток, которые вы дали, — перевел дыхание полицейский.

— Какой ключ, какой молоток? Что ты мелешь? Что с тобой? Ты пьян?!

— С самого утра и капли не было во рту! А он говорит — ключ, молоток ему дали вы и приказали разобрать рельсы.

— Брехня! — прохрипело в трубке. — Снова Сокальский под меня яму роет.

— Да не Сокальский, — вспотел от напряжения полицай, — вишь ты, Бучацкий.

— Бучацкий? Какой Бучацкий?

— Володя, тот мальчишка, которого я три дня тому назад к вам привозил!

Трубка надолго умолкла. Наконец будто из погреба донеслось:

— Ты меня слышишь, родненький? — изменился в голосе Божко.

— Слышу, Иван Ефимович, слышу!

— Где он?

— Я его, вишь, замкнул на замок!

— Об этом никто не знает?

— Нет!

— Свяжи ему руки, тряпкой заткни рот, на подводу — и немедленно ко мне. И никому ни слова.

Полицай повесил трубку, снял шапку, вытер густой пот со лба.

— Ничего, вишь, не понимаю, — пробормотал рябой под нос и пошел открывать сарай.

Снял замок, толкнул ногой дверь.

— Выходи! — крикнул.

Но из темноты никто не выходил и не отзывался.

— Выходи, говорю тебе! — опять окликнул полицай.

И снова молчание.

Полицай включил фонарик, вошел в сарай, осмотрел все углы и остолбенел. На полу валялся замасленный брезентовый плащ, куски битого стекла от разбитого под самым потолком оконца. Рябой поднялся на цыпочки.

— Да здесь же и кот не пролезет! Как же он смог? — испуганно прошептал.

С неба сквозь разбитое окно полицаю игриво подморгнула звезда, словно издевалась над ним…

Вышел на улицу, снял карабин с плеча и трижды выстрелил вверх.

«Что же я скажу следователю?» — мучился рябой, направляясь в помещение полиции.

А в тесной накуренной комнате жалобно надрывался телефон.

Полицай подошел и как-то нехотя снял трубку.

— Ольшаница, Ольшаница! — кто-то кричал безнадежно.

— Я слушаю! — ответил рябой.

— Это Ольшаницкая кустовая полиция?

— Ольшаницкая, Ольшаницкая!

— Передаю приказ: с сегодняшнего дня объявлена эвакуация всех учреждений, полиции тоже. Направление движения на Таращу. Красные стремительным штурмом захватили Белую Церковь и идут на Ракитное.

Рябой побледнел. Ударил трубкой о стену и бросился к двери.

Теперь ему было не до Володи…

— Н-но, гнедые! Н-но, родненькие!.. — нетерпеливо дергая вожжами, размахивает кнутом дородный мужчина.

А в ответ мягкий перестук комьев снега о днище саней.

Мелькают вдоль дороги запорошенные снегом деревья.

Вся земля вокруг занесена снегом — изрытая, ископанная, металлом испорченная, огнем сожженная…

В синем небе, отливая прозрачным светом, повисла над Ольшаницей луна.

Сильный порыв ветра, с боку налетевший на сани, бросил в лицо большую охапку снега. И снова приглушенное:

— Но-о, родненькие!..

А в ответ ворон с высокой ветки: «Кар-р… Кар-р…»

— Будьте вы прокляты! — подбадривая себя, громко выругался дородный, ударил кнутом гнедого и оглянулся.

Утопая в глубоком снегу, стоят старые вербы, а между ними в разных направлениях петляют заячьи и лисьи следы.

Ветер снегом метет, сугробы наносит, дорогу преграждает.

Сани легко съехали с бугра, и полозья мягко покатились по гладкому зеркалу озера.

Забеспокоились гнедые, захрапели и остановились.

Дородный вытащил из-под дерюги автомат, присел возле саней.

На дороге, за кустом ракитника, что-то темнеет. Вдруг ночную тишину, как ножом, разрезал протяжно-долгий вой: «У-у-у-у-у…»

«Волк! — быстро сообразил дородный. — Волк… Впрочем, сейчас лучше с волком повстречаться, чем с человеком», — подумал он.

Навел автомат на куст, долго целился.

Та-та-та-та… — послышалось вокруг.

Волк подскочил, но тут же упал и больше не подымался.

Вздрагивая, рысцой побежали лошади.

«Сейчас волки злые, — подумал дородный, — да и сам я теперь, как волк!»

Луна скатилась с высоты, зацепилась за ветви и повисла на них; зловещий лес подступил с обеих сторон, подошел к самой дороге.

Натянул дородный вожжи, ударил батогом один раз, другой… Кони рванули — едва удержался в санях — и дружно взяли вскачь.