Жан-Клод Мурлева - Река, текущая вспять

И правда, это была женщина. Несомненно, женщина, хоть и очень странно одетая. Невысокого роста, пухленькая. Множество вещей, совершенно друг к другу не подходящих, было надето на ней слоями, как на капусте: снизу слой штопаных шерстяных кофт, слой юбок, слой свитеров… Простудиться ей точно не грозило. Наконец, надо добавить, что на голове у нее был надет чепец, закрывавший уши, а на ногах — внушительного размера ботинки.

— Гляди-ка! Выманили мы его! Любишь кофе?

— Да. Здравствуйте, сударыня… — ответил Томек, который кофе никогда не пробовал.

Женщина расхохоталась, увидев, что он стесняется.

— Да ладно тебе меня сударыней звать! Можешь называть меня Мари, этого достаточно. И притащи себе камень, если хочешь сесть к огню.

Рыская вокруг дерева в поисках камня, Томек увидел пасущегося осла и повозку с устремленными в небо оглоблями.

— Это ваш осел? — поинтересовался он, вернувшись к костру.

— Это Кадишон. Он очень умный. Упрямый, но очень умный. И храбрый. Верно, Кадишон?

Осел встрепенулся. Он удивленно наклонил голову, взглянул на хозяйку сквозь челку, свисавшую ему на глаза, и снова принялся за еду.

— Кривой на один глаз, — добавила толстуха. — Медведи…

— Медведи? — удивился Томек, садясь на плоский камень, который он притащил.

— Ну да, медведи. Лес ими кишит.

— Ясно… — сказал Томек и посмотрел на бесконечную, неподвижную и безмолвную, черную полосу леса, о котором он уже успел позабыть.

— Неужели через него не пройти?

Женщина, отрезавшая ломоть от огромной буханки ржаного хлеба, резко остановилась:

— Ты хочешь пройти через лес?

Он сразу поправился:

— Если нельзя, тогда я обойду…

— Обойдешь? — изумилась толстуха и принялась хохотать так задорно и заразительно, что Томек тоже засмеялся. Они смеялись до слез. Томек повторял: «Я обойду», и толстуха с каждым разом смеялась все громче, как будто обойти лес было самым обычным делом. — «Конечно, обойдешь!»

Когда они немного успокоились, Мари сходила к повозке и принесла в корзинке масло, две банки варенья, клубничного и ежевичного, кусок овечьего сыра, молоко в бидончике и коробку сахара. В кастрюльке уже дымился кофе. Она наполнила кружку Томека и пододвинула к нему корзинку с едой. Они ели молча и с большим аппетитом. Потом Мари свернула папироску и закурила. Это очень удивило Томека, который никогда не видел, чтобы женщины так делали.

— Как тебя зовут-то? — спросила, наконец, Мари, выдыхая дым.

— Томек.

— Ну что ж, Томек, ты должен знать, что для того чтобы обогнуть лес, чтобы его «обойти», — тут они снова залились смехом — понадобится по меньшей мере два года.

— Два года! — повторил ошеломленный Томек.

— Да, этот лес — прадедушка всех лесов, он самый древний и самый большой. И уж точно самый длинный. Ты знаешь, как он называется?

— Нет.

— Он называется… Кадишон!

Томек уже было решил, что лес называется Кадишон, и ему показалось странным такое название для мрачного леса, но нет, Мари просто отвлеклась и обращалась к своему ослу.

— Кадишон! Хочешь кусочек сыра на десерт?

Осел помахал хвостом, что несомненно означало «да», и Мари поднялась, чтобы отнести ему лакомство.

— Он называется Лес Забвения. И знаешь почему?

— Нет, — ответил Томек, осознавая, как многого он не знает.

— Он называется Лесом Забвения, потому что всех, кто туда заходит, сразу же забывают.

— Вы хотите сказать…

— Можешь обращаться ко мне на «ты», Томек, я ведь не английская королева.

— Ты хочешь сказать, что они не возвращаются и поэтому их забывают?

— Нет, наоборот. Я хочу сказать, что их забывают, как только они туда заходят. Будто бы их не существует и никогда не существовало. Лес поглощает их целиком, вместе с воспоминаниями о них. Они пропадают одновременно из виду и из памяти. Понимаешь?

— Не совсем…

— Ладно. Вот тебе пример. Твои родители сейчас, конечно, думают о тебе, хотят знать, где ты, что ты…

Томек перебил ее:

— У меня нет родителей. Я сирота.

— Ну, тогда назови мне кого-нибудь, кто тебя очень хорошо знает и любит.

Томек, не колеблясь, ответил:

— Ишам. Он мой лучший друг.

— Прекрасно. Этот человек наверняка о тебе сейчас думает, хочет знать, как ты поживаешь, что делаешь, когда вернешься, да?

— Да, конечно… — ответил Томек, и его сердце сжалось.

— Так вот, как только ты ступишь в пределы этого леса, твой Ашам…

— Ишам, — поправил ее Томек.

— …Ишам о тебе даже и не вспомнит. Для него с этого момента ты перестанешь существовать. Если его спросят, нет ли новостей от Томека (это невозможно, потому что никто не может интересоваться человеком, которого больше не существует, но допустим, что это возможно), и вот его спрашивают, нет ли новостей от Томека, а он отвечает: «От кого?» И это продлится столько, сколько ты будешь находиться в лесу. И напротив, как только ты оттуда выйдешь, — если, конечно, выйдешь — все будет как прежде и твой друг Ишам спросит себя: «Ну, и что же этот разбойник Томек сейчас вытворяет?»

— А… если я оттуда не выйду? — тихо спросил Томек.

— Если ты оттуда не выйдешь, то будешь забыт навечно. Твое имя ни для кого не будет ничего значить. Будто тебя никогда не было.

Томек даже не мог вообразить, что бывают такие ужасные вещи. Он молча доел бутерброд с маслом и допил кофе, пока Мари докуривала папироску, и вдруг ему в голову пришла безумная идея:

— В таком случае, Мари, если ты прямо сейчас войдешь в лес на несколько метров, ты перестанешь существовать для меня?

— Именно так, Томек. Тебе любопытно попробовать?

Слово «любопытно» не очень подходило. Томеку было страшновато, но он все же согласился, и оба принялись убирать остатки завтрака и тушить костер. Потом Мари впрягла Кадишона в повозку, как настоящую лошадку. Они запрыгнули внутрь, и она крикнула:

— Но, Кадишон!

Осел засеменил в сторону леса, и через несколько минут они уже были там. Томек снова спросил себя, правда ли он хочет попробовать, но Мари уже высаживала его из телеги.

— Ну вот, я с Кадишоном на несколько метров заеду в лес, пробуду там три минуты, потом вернусь. Надеюсь, у тебя не возникнет мысли последовать за мной, потому что тогда мы будем долго искать друг друга. Или вообще не найдем! Сколько тебе лет, Томек?

— Тринадцать.

— Замечательно. Ни один ребенок тринадцати лет не осмелится зайти в этот лес один. До встречи, Томек! Но, Кадишон!

Осел потянул за собой повозку, Мари последний раз попрощалась и исчезла среди черных стволов Леса Забвения.

Томек отошел на десяток шагов, чтобы получше разглядеть внушительную стену из деревьев, возвышавшуюся перед ним. Это были ели разных видов, темные и очень тесно растущие, высотой по меньшей мере восемьдесят метров. Из леса веяло свежестью. «Там, должно быть, темно», — заволновался Томек. Было бы разумнее обогнуть его, обойти. От этой мысли ему снова стало смешно, хотя ничего смешного тут не было. Совсем не весело потерять несколько дней, или даже недель. Был бы у него спутник, все, наверное, пошло бы иначе. Вдвоем веселее, можно вместе посмеяться, помочь друг другу, подбодрить. С момента отъезда он никого не встретил. И в последний раз он спал один под тем деревом, завернувшись в одеяло. Одеяло! Он забыл свое одеяло!