Барбру Линдгрен - Маттиас и его друзья

Маттиас, лежа под кроватью, слушал во все уши.

— Нет смысла искать его здесь, господа, в квартире только маленькая Филиппа и я! — отвечала мама Маттиаса.

Когда посетителей назвали «господами», они захихикали.

— И все-таки позвольте поискать его здесь, — настаивал господин с писклявым голоском.

— Ну что ж, господа, пожалуйста, ищите! — разрешила мама Маттиаса. — Только не устраивайте в комнатах кавардак!

— Слушай, Фабиан! Ты поищи в шкафах, а я загляну за шторы! — произнес голос, еще более писклявый, чем первый.

— Хорошо, Аугуст! — согласился первый голосок.

Аугуст и Фабиан заглянули в каждый шкаф и за каждую гардину и штору, но никакого негритенка не обнаружили.

Они подняли каждый стул и потрогали все ковры и подушки. Время от времени они потихоньку хихикали.

Маттиас залез как можно глубже под кровать, чтобы его не нашли. Беда только, что его тоже начал разбирать смех и он едва сдерживался.

Вдруг он увидел две пары ног, которые заявились в его комнату. Одни ноги были черные, а другие белые, с черными ступнями. Вокруг ног колыхались полы купальных халатиков.

— Что за чудеса, Фабиан, — удивлялся Аугуст. — Куда же он девался? Он должен быть здесь.

— Ясное дело! — подхватил Аугуст, и оба захихикали.

Они заглянули под стол, и в корзинку для бумаг, и наверх на книжную полку. В довершение всего они влезли на кровать и начали, видно, по старой детской привычке, прыгать на ней.

Маттиас лежал под кроватью и корчился, держась за живот, чтобы не расхохотаться. Еще немного, и он тут просто лопнет от смеха!

А Фабиан и Аугуст все прыгали и прыгали на кровати и даже не слышали как в комнату вошла мама Маттиаса.

— Господа, вы же обещали не устраивать кавардак!

Аугуст и Фабиан, видимо застыдившись, разом притихли. В комнате воцарилось молчание.

И тут Маттиас не выдержал.

— Хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо! — захохотал он и начал выползать из своего убежища. — Хо-хо-хо-хо-хо!

Мама Маттиаса страшно удивилась.

— Вот тебе и на! Здесь и в самом деле спрятался маленький негритенок! — сказала мама, увидев Маттиаса. Потому что, полежав под кроватью, он еще больше почернел.

— Да нет же, это просто я — Маттиас! — захихикал Маттиас.

Ну, а «господа» были, ясное дело, Пончик и Пелле Маленький. Пелле был Аугуст, а Пончик — Фабиан. И поверх своих собственных носов они нацепили длинные розовые картонные носы.

— Мы надели приставные носы, чтобы твоя мама не узнала нас! — хихикая, признался Пелле.

Тут и мама Маттиаса поняла, что перед ней Пончик и Пелле.

— А я-то думала, что к нам пришли настоящие мужчины. Ой, как же меня провели! — смеялась она.

— Хи-хи-хи! — хихикали Пелле и Пончик.

— Хо-хо-хо! — хохотал Маттиас.

Маттиас лежал на полу под кроватью и распевал песенку. Песенку он сочинил сам, и звучала она так:

Только он успел допеть свою песенку до конца, в комнату вошла мама. Песенка ей понравилась.

— А ты знаешь, какой завтра день? — спросила она Маттиаса.

— Может, вторник? — неуверенно ответил Маттиас.

— Нет, четверг! — поправила его мама. — И четверг этот особенный!

— А что в нем особенного?

— Завтра папин день рождения.

— А у меня нет денег на подарок, — огорчился Маттиас.

— Я дам тебе крону, — утешила его мама.

Маттиас быстро вылез из-под кровати и стал надевать сандалии.

— Тогда я пойду и мигом куплю что-нибудь, — заявил он.

Мама дала ему блестящую крону.

— Смотри не потеряй, — предупредила она.

Маттиас вприпрыжку спустился по лестнице и выскочил на улицу. Он так крепко сжимал свою крону, что рука у него побелела. Что купить папе? Интересно, что любят папы? Папа Маттиаса никогда не играл в шары и не стрелял из пугача. Он не стрелял даже горохом из трубки и не любил мороженое.

Он любил только курить трубку и читать газету. И еще — слушать последние известия!

На улицах было пустынно. Пелле Маленький не показывался. Пончик тоже. Придется, видно, одному идти за подарком папе ко дню рождения. Чуть выше по улице Ванадисвеген был магазин, где продавались лампы. Маттиас туда и направился.

Весь потолок и все стены в магазине были увешаны лампами. Ой, сколько тут было ламп! Одни — большие-пребольшие, другие — маленькие-премаленькие. А одна лампа была сделана из мелких стекляшек, свисавших на тоненьких ниточках. В лучах солнца стекляшки ярко сверкали и переливались. Эта лампа была самая-самая красивая!

— Что тебе угодно? — спросила тетенька из магазина.

— Я хочу купить папе лампу ко дню рождения.

— Маленькую или большую? — спросила тетенька.

— Большую! — ответил Маттиас.

— У меня есть большие лампы с красным абажуром. И еще с зеленым и синим шелковым, — предложила тетенька.

— Я хочу вон ту, где много-много стекляшек, — заявил Маттиас.

— Но эта лампа ужасно дорогая. Она стоит пятьсот крон!

— А вы не продадите ее немного дешевле? У меня всего одна крона! — попросил Маттиас.

Тетенька почему-то громко расхохоталась.

— Нет, так дешево я ее не продам, — смеялась она. — Сходи-ка лучше в табачную лавочку за углом. Там наверняка найдется что-нибудь для твоего папы за одну крону!

Бросив последний печальный взгляд на лампу из стекляшек, Маттиас вышел из магазина. Табачная лавочка находилась совсем рядом, и Маттиас собрался уже войти туда, как вдруг остановился. В лавочке, у самых дверей, он увидел одного из своих врагов с улицы Далагатан. Спастись можно было только бегством. Теперь главное — незаметно уйти. Легкими неслышными шагами крался он вдоль домов, как вдруг за его спиной раздался громкий, резкий окрик:

— Стой, стрелять буду!

Уйти незаметно не удалось! Вот он, этот ненавистный заклятый враг, стоит перед Маттиасом и целится в него громадной веткой дерева:

— Кошелек или жизнь!

У Маттиаса сердце ушло в пятки. Он послушно отдал свою красивую блестящую крону и бросился бежать без оглядки. Довольный неприятель громко смеялся ему вслед:

— Ха-ха, теперь можно купить мороженого на целую крону!

А Маттиас бежал что было сил и плакал навзрыд. Он так громко и горько плакал, что у него закружилась голова. Пришлось сесть на край тротуара. Все пропало! Такой ужасной беды с ним ни разу в жизни не бывало! Блестящая красивая крона, которую дала ему мама! Он не сможет купить подарок папе! А что скажет мама? Ведь она велела ему крепко-крепко держать крону в руках!