Мария Киселёва - Верните маму

— Все держится. Плохо.

— Вы не узнали, может, что надо достать?

— Ничего, говорят, не надо, все есть.

Мужчина постоял немного и пошел вверх по лестнице.

— Все стараются, — проговорила старушка. — Тут с работы Федора Петровича, приходили и с Надиной работы, продуктов нанесли уж полон холодильник и всего… — она махнула рукой.

— А как же случилось с Федором Петровичем? — спросила Вера. — Он заболел?

— Ничего не заболел, — сердито сказала старушка. — Заболел! Через доброту свою погиб. — И рассказала, что в горах случился обвал, а Федор Петрович со своей партией совсем в стороне работал, это его могло и не касаться. А он пошел на помощь населению, вывозил людей из опасного места. Вот так и случилось.

За углом Димкиного дома Зойка подошла к милиционеру и спросила, где самый ближний родильный дом. Милиционер назвал ей два адреса. Первый был совсем рядом, и Зойка скоро его нашла.

В вестибюле толпилось много народу, было как раз время передач. К окошку, где давали справки, стояла очередь. Зойка стала последней и, когда немного продвинулась, оказалась возле доски, где в продолговатых клеточках были вставлены фамилии женщин, у которых родились дети. Зойка увидела в первом ряду: «Лаврова Надежда Павловна. Девочка. Вес 2 кг 600 гр. Длина 47 см». В это время какой-то высокий гражданин через Зойкину голову потянулся к доске и, остановив палец на клеточке, пробормотал: «Мальчик! Точно: Соловьева Мария… мальчик», — и как-то хмыкнув, вроде захлебнувшись смехом, направился к двери. Но вот он вернулся, вынул бумажную полосочку с фамилией и положил ее в свою записную книжку. На память. Оказалось, что к доске постоянно подходили люди и искали нужные фамилии. «Нет еще», — прошептала тревожно пожилая женщина, проглядев в очки оба столбика. Зойка догадалась, что у нее здесь дочка, а она уже не первый раз приходит, если говорит «еще», и очень ей тревожно, что «все еще нет».

Зойка оказалась у самого окошка и, раз теперь она уже знала, что Надежда Павловна Лаврова находится здесь, спросила, как она себя чувствует. Регистратор, перевернув страницу журнала, ответила ровным голосом:

— Температура 37,9, у ребенка — нормальная. — Пока Зойка повторяла в уме эту фразу и поняла, что 37,9 — это очень много, у окна стоял уже следующий посетитель. Да и что еще могли здесь сказать? Зойка медленно отошла — там она мешала, ее толкали — и оказалась у стеклянной двери, к которой тоже стояли люди, и самый первый — полный мужчина с цветами. Вдруг мужчина подался вперед, заулыбался, Зойка увидела, что с лестницы ему навстречу шла молоденькая сестра в белом халате и белой шапочке и держала на руках ребенка в шелковом конверте и голубых бантах. Мужчина как-то заторопился, сунул букет сестре, чтобы освободить руки, и принял на них нарядный маленький сверток. Потом осторожно наклонился, боясь раздавить свою драгоценную ношу, и поцеловал жену в щеку.

Зойка сейчас только поняла, что мужчина совсем растерялся от волнения и цветы, которые он принес, конечно, жене, сунул сестре, хотя жена уже стояла рядом. И она представила, что через несколько дней вот здесь же стоял бы Федор Петрович и тоже, наверно, смешно растопырив руки, принимал бы свою маленькую дочку. Зойка не знала, что рождение ребенка — это такая радость, такое счастливое волнение для семьи. А теперь… неужели Димка должен взять ребенка? Он, конечно, не сможет улыбаться, а Надежда Павловна…

— Лавров! — услыхала Зойка за собой и быстро оглянулась. — Ты что сегодня долго? Вот тебе.

Сестра, которая раздавала передачи, протянула Димке записку в обмен на целлофановый мешочек с апельсинами. Димка отошел немного в сторону, развернул записку и остановился совсем близко от Зойки. Она не знала, как быть, обратиться к нему или нет, и боялась двинуться, чтобы он ее не заметил. Димка вздохнул, опустил записку в карман и…

— Ты что? — спросил Зойку.

— Я… А ты? Что пишет мама?

— «Все хорошо», пишет.

Он потрогал машинально карман, где лежала записка, и двинулся к выходу. Зойка видела, что разговор не удался, совсем не удался, и подумала, что сейчас, наверно, не надо приглашать его к себе. А может, сейчас как раз и лучше всего?

— Дима, — сказала она, подлаживаясь под его шаг, — пока твоя мама здесь… переходи к нам жить? А?

Димка недобро усмехнулся.

— Спасибо.

— Нет, правда, Дима, — продолжала Зойка, волнуясь. — Это бабушка просила и вообще родители.

— Спасибо. Не надо.

— К экзаменам бы вместе готовились. Я алгебру очень боюсь.

Димка глянул вкось на Зойку с усмешкой:

— Справишься. А что касается меня, то мама скоро выписывается.

— Неправда, — сказала Зойка дрогнувшим голосом. Ей стало обидно, что Лавров так с ней разговаривает. — Неправда. У нее температура высокая.

Шли молча. Димка ускорил шаг.

— Ну ладно, — сказал он, — до свидания. Мне тут кое-куда надо зайти.

И свернул в чужой переулок.

Еще в передней бабушка спросила:

— Ну, говорила с Димой?

— Говорила.

— И как он?

— Как он, как он! — крикнула Зойка. Слезы хлынули сразу. Боль, обида, собственное бессилие прорвались наружу с этим теплым потоком слез. — Плохо, вот как! — она бросилась на диван вниз лицом.

— Что же плохо? — спросила бабушка.

— Все… — захлебывалась Зойка. — Все. Теперь еще мама…

— Царица небесная, — прошептала бабушка. — Чего… мама?

— Температура, вот чего!

— У-ух! — выдохнула Анна Даниловна с облегчением и скинула с головы платочек. — Температура ничего, это поправить можно.

Она прошла в другую комнату и разбудила Николая Максимыча, прилегшего отдохнуть.

— Чего это, заяц белый, ревешь, как медведь.

Зойка, не поднимая лица, вытерла его о подушечку, потом села и рассказала отцу и о вчерашнем собрании и о сегодняшней встрече с Димкой.

— Ах, горе-общественники, — сказал Николай Максимыч. — Вот так легко убить веру в коллектив. Ну, кто это вас учил, что если коллектив, то уж — только собрание, протокол и никак иначе. А тут даже и не собрание, а черт знает что.

Николай Максимыч говорил резко и, поднявшись с дивана, похлопывал себя по карманам — искал папиросы. А курить он бросил.

— Ну почему бы вам было не собраться, не подумать, без Димки, конечно, как тут быть? Вы же о нем беспокоились. И неужели никто из вас не догадался, что сделать это надо деликатно?

Зойка молчала.

— И вот если бы вы до этого додумались, то само собой оказалось бы, что поговорить с ним надо не при классе и не обязательно человеку, облеченному властью — комсоргу, который, кстати, у Димки, насколько я знаю, авторитетом не пользуется.

Зойка кивнула.

— Сделать это должен был тот, кого он уважает, кто ему просто по-человечески ближе всех — ты.

Зойка посмотрела на отца. Откуда он знает?