Борис Азбукин - Пять Колодезей

— А энто где у тебя на карте? — Дед Михей указал рукой на новый коровник, видневшийся за площадью. — Там тоже, по-твоему, нет?

— Никаких признаков, Панкратыч, не видно.

Дед Михей почесал бороду и недоверчиво покосился на Андрея Лукича.

— Выходит, сладкой водицы у нас и вовсе не видно? Так?

— Получается, так.

Ухмылка сразу исчезла с лица старика, и он сурово и осуждающе посмотрел на геолога:

— Неправильная твоя карта.

— Почему ты так думаешь? — Андрей Лукич с любопытством заглянул в умные, пытливые глаза старика.

— А потому. Ежели эти скифы издревле селились тута, значит, и колодцы у них были. Не мог же человек жить без воды. А? Опосля в этих местах русский люд селился. И тож, скажешь, жил без воды? Не зря село наше зовется Пять Колодезей. Были тута колодцы, были. И водичка, вот тута она, под ногами. — Дед Михей постучал палкой о подножку, на которой стоял.

Степа внимательно прислушивался к разговору и с любопытством ждал, что скажет геолог. А тот добродушно улыбался и как будто не собирался даже спорить.

— Вода, может быть, и была, — сказал он, — но теперь-то ее нет.

— А куда ж она подевалась? — допытывался старик.

— Вот в том-то весь и секрет! — Андрей Лукич весело сверкнул глазами. — Таких чудес немало здесь, в Крыму. За время работы в «Водхозе» я вдоволь их насмотрелся. Знаешь такое село Островское, за Джанкоем?

— Ну, слышал.

— Так вот, там еще в прошлом году действовало пять артезианских скважин. А нынче только три. В двух-то вода исчезла.

— Значит, другой ход себе нашла, а все ж в земле осталась! И наша тута осталась!

— Ты, дед, отчасти прав. Карта, конечно, не икона, на нее молиться не приходится, — согласился геолог. — Но и не верить ей пока нет оснований. Ты мне вот что скажи, есть тут у вас хоть какой-нибудь старый, завалящий колодец? Или, на худой конец, ручеек плохонький?

Дед Михей раздумывал недолго.

— А ты на Черном мысу бывал, в подземном ходе? — спросил он.

— Нет.

— Загляни-ка туда, загляни. — Старик многозначительно усмехнулся. — И в каменоломне побывай. Там водичка наверняка есть. И вообще, Лукич, выбери времечко и заезжай. Я тебе тута местечки покажу. У меня есть кое-что на примете.

— Вот это уже другое дело! — улыбнулся Андрей Лукич и погладил ежик на голове. Степе показалось, что он даже чему-то обрадовался. — Обязательно заеду! Как в Марфовке управлюсь, так и заскочу.

— Заскочи, заскочи. А я кое-что тебе подготовлю, — посулил старик.

Из дома выбежала Любаша, а за ней появилась Марфа Андреевна с бочонком в руках. Старик стал помогать устанавливать бочонок в кузове машины.

Саша завел мотор, высунулся из кабины и крикнул:

— Так я, тетя Марфа, постараюсь. Но жди не раньше ночи, а то и к утру.

Грузовик выдохнул синеватый дымок и умчался.

Марфа Андреевна поспешила вернуться к больному сыну.

Степа решил бежать к Пашке посоветоваться, где достать воды для Мити. А Любаша пообещала принести немного из своих запасов и потом сходить еще к Федьке.

— Тебе-то он не даст, — уверяла она, — а мне, по соседству, может быть, и одолжит. Он и не догадается, что я для Мити прошу.

Через минуту они разошлись.

Степа нашел Пашку во дворе. Тот сидел в тени сарая на чурбачке и чинил порванный сачок, быстро и ловко орудуя костяной иглой и вдетой в нее крученой серой ниткой. Игла у него так и ходила по ячеям сетки, выписывая узлы.

Пашка с непроницаемым лицом слушал Степу и молча затягивал дыры в сачке. Но при упоминании о Федьке Хлысте он не выдержал, презрительно цыкнул слюной сквозь зубы и, отложив сетку, встал.

— Федька — сквалыга, кулак, все равно не даст, — сказал он. — Ты обожди, я погляжу, как у меня с водой.

И он пошел через двор в хату.

Степа с минуту не сводил глаз с Пашкиной иглы, а потом не удержался и взял ее в руки. Игла стоила того, чтобы на нее посмотреть. Степа знал: это не какая-нибудь простая костяшка, нет, это страшное оружие морского кота. Оно находится у основания упругого, похожего на каучуковый жгут, хвоста и похоже на тонкое лезвие кинжала со множеством загнутых вверх зазубрин с обеих сторон. Вонзив его в жертву, кот не только прокалывает ее, но и рвет этими зубьями мясо. Рыбаки счищают ножом с наконечника шкурку, срезают зазубрины, просверливают на одном конце дыру, и получается вот такая, как у Пашки, великолепная рыбацкая игла.

У здешних ребят считалось особым шиком воткнуть иглу морского кота в кепку и носить напоказ всем. Такая игла являлась своего рода символом морского крещения и свидетельствовала о том, что обладатель ее принадлежит теперь к особо уважаемому мальчишками сословию настоящих, бывалых моряков.

Степа давно уже мечтал о подобном трофее. И он, конечно, имел бы его, но… Он вспомнил о неудачной встрече с морским котом в «Бухте спасения».

Скрипнула калитка, и во дворе появилась Любаша. Вышел из дому и Пашка с небольшим алюминиевым бидоном. Степа обратил внимание на раскрасневшееся, обиженное лицо Любаши.

— Ну что Федька, дал? — спросил он.

— Жди, даст этот жадюга! «Что я, — говорит, — обязан на вас работать? Плати по три рубля за ведро, тогда налью». Нам в колхозе ведро десять копеек обходится, а он по три рубля хочет! — воскликнула Любаша. — Я ему чуть в рожу не плюнула.

— Вот дрянь, спекулянт, — вскипел Степа. — С товарищей дерет!

— Я ж тебе говорил, что не даст, — хладнокровно заметил Пашка. — Такому гаду юшку надо пустить, чтоб захлебнулся, тогда он будет знать, как наживаться. Держи, Любаш! — Пашка передал ей свой бидон. — Это все. Может, у кого из ребят побольше достанем.

— У кого же ты больше достанешь? У всех ведь так, как и у нас, — безнадежно махнула рукой Любаша.

— Тогда в каменоломню надо идти, — решил Степа, — Ты, Паш, знаешь, где там вода?

— Тю, конечно, знаю. Мне дядька рассказывал, — похвалился Пашка. — Он сейчас там ракушечник режет. Только туда далеко, аж километра четыре будет. И потом вода эта под самым подо дном моря.

— Ну и что ж, что подо дном моря? Пойдем сейчас же! — обрадовался Степа.

— Идем, Паш, — поддержала Любаша. — Это ж для Мити.

Пашка с сожалением посмотрел на обруч и сетку и пожалел, что похвастал.

— Ну ладно. Пошли, — сказал он, поднимая с земли сетку. — Только ты, Степ, обязательно возьми свечу и канистру, и я тоже. А ты свою коляску, — обратился он к Любаше, — а то в руках не дотащим.

Из села вышли в полдень. Солнце стояло над головой и с беспечной щедростью обливало землю нестерпимо палящим жаром. В неподвижном воздухе разлилась духота. В знойной тишине звонко трещали кузнечики и пели цикады.

Степа впрягся в двухколесную тележку, придерживая на животе перекладину, соединявшую ручки. Тележка катилась легко. Позади позвякивали бидоны-канистры и болтался на весу конец толстого каната.