Мони Нильсон-Брэнстрем - Цацики и его семья

Цацики как раз казалось, что со стороны это выглядит довольно приятно. Ему даже почти хотелось стать подростком и танцевать с девчонками вот так — близко-близко. Но он не осмеливался признаться в этом. Пока что он был женоненавистником, и только в шестом классе, когда он будет как Мортен, он станет соблазнителем.

Он будет соблазнять Нинни. Нинни — добрая и симпатичная, и тайком Цацики был немного влюблен в нее. Но ведь женоненавистник не может признаться в этом. Даже Перу Хаммару.

Когда Мортен танцевал с Карин, старшей сестрой Пера Хаммара, он положил руки на ее зад и поцеловал ее. Тут уж Пер Хаммар не мог больше сдерживаться и расхохотался:

— Фу-у-у! — подвывал он. — Сеструха обжимается!

Мортен тут же выпустил Карин. Он зажег яркий верхний свет, и от неожиданности все заморгали.

— Какого черта! — выругался Мортен.

— Иди отсюда! — сказала Карин — она думала, что может командовать Пером.

— Валите! — крикнул Мортен.

— Ты мне не брат, — сказал Цацики. — Не смей мне приказывать. Но мы и сами уйдем, уж очень противно видеть, как вы идиотничаете.

— Везука же тебе, Цацики, — сказал Пер Хаммар. — Лучше бы у меня вообще не было братьев и сестер, и одного родителя мне бы вполне хватило. У меня дома все только и делают, что ссорятся. Не одни — так другие, если у нас с Хеленой и Карин мир, то обязательно ссорятся мама с папой.

— Правда? — сказал Цацики. Он полагал, что родители всегда во всем согласны друг с другом. — Из-за чего они ссорятся?

— Из-за телевизора и воспитания. В основном из-за воспитания, из-за того, кому мыть посуду и когда Карин следует возвращаться домой.

Цацики подумал, что ему повезло: у него нет старших братьев и сестер, которые могли бы им командовать, и папа его живет в Греции. Они с Мамашей никогда не смогут поссориться — Греция слишком далеко. Правда, вот по Йорану он ужасно соскучился.

Когда Мортен вернулся домой к своему отцу, в доме у Цацики и Мамаши стало совсем тихо и пусто. Они ходили в кино, в театр и уже четыре раза посмотрели «Лебединое озеро». Мамаша считала, что Цацики надо отдать в балетную школу. Сам Цацики считал, что футбол куда веселее, во всяком случае, больше подходит для мальчика.

Они с Пером Хаммаром ходили на футбольные тренировки. Пер Хаммар мечтал стать профессиональным игроком. Цацики становиться профессиональным футболистом не собирался, потому что играл слишком плохо.

— Может, поиграем в умирающего лебедя? — вздохнув, предложила Мамаша и выключила радио, где крутили песню Элвиса.

— Нет, — сказал Цацики. — Давай лучше в футбол.

— А я думала, что это будут мои самые счастливые деньки, — снова вздохнула Мамаша и пропустила простейший гол. — Диск продается, у нас отличный рейтинг, почему же я так несчастна?

— Потому, что Йоран женится, — сказал Цацики и забил еще один гол.

И Цацики, и Мамаша были приглашены на свадьбу. Цацики надел свой костюм, хотя уже немного вырос из него. А еще он подстригся.

— Ты не хочешь снова сделать ирокез? — спросила его Мамаша, когда они пришли в парикмахерскую.

— Нет, — сказал Цацики. — Я не хочу больше быть могиканином. Так я буду думать только о Йоране.

В церковь пригласили не очень много народу. Это были в основном сослуживцы Йорана и Будиль.

Цацики был знаком со многими из них, но он никогда не видел их такими нарядными. На всех была роскошная форма с блестящими золотыми пуговицами. На головах стильные фуражки, сбоку сабли.

Самый красивый был Йоран. Такой красивый, что у Цацики на глаза навернулись слезы. Мамаша тоже чуть не прослезилась, когда обнимала его.

— Будь счастлив, солдат, — всхлипнула она.

— Садитесь в первом ряду, — сказал Йоран. — Вы — моя семья.

— Тогда нечего было уезжать от нас, — серьезно ответил Цацики. — Раз мы твоя семья.

Церковь была торжественно убрана, вышел священник, одетый в белую мантию.

— А я-то хороша, платок носовой забыла, — сказала Мамаша.

— Ты что, простудилась? — спросил Цацики.

— Нет, — сказала Мамаша, — просто на свадьбах принято плакать.

Оно и понятно, — подумал Цацики. Зрелище было не из веселых. Платок бы ему и самому пригодился. Когда Йоран с Будиль шли по главному проходу, он понял, что Йоран уходит от них навсегда.

Цацики всхлипнул. Мамаша взяла его за руку и до боли сжала ее. Но в сердце было больнее. От боли у Цацики даже в ушах зашумело. Слова священника дошли до него только когда тот произнес имя Йорана.

— Я спрашиваю тебя, Йоран Ларсон, согласен ли ты взять в жены Будиль Марию Линдстрем и любить ее в горе и радости?

— Нет! — закричал Цацики, и голос его эхом прокатился по церкви. — Нет, Йоран! Не делай этого!

Священник удивленно посмотрел на него. Кто-то из гостей громко засмеялся. Будиль и Йоран обернулись. Йоран улыбнулся и подмигнул Цацики. Это означало, что он не сердится. Зато Будиль была вне себя от бешенства.

— Почему ты ответил «нет» за Йорана? — спросил священник.

— Он должен быть с нами, — всхлипнул Цацики. — А не с ней.

— Счастье для одного часто оборачивается несчастьем для другого, — серьезно сказал священник. — Но ведь вы, Йоран, женившись на Будиль, не забудете этого мальчика?

— Конечно, нет, — ответил Йоран. — Как же я смогу забыть его?

— Тогда попробуем еще раз, — сказал священник. — Итак, я спрашиваю тебя, Йоран Ларсон, согласен ли ты взять в жены Будиль Марию Линдстрем и любить ее в горе и радости?

— Нет!

На этот раз закричала Мамаша. Она протиснулась мимо Цацики и вышла в проход.

— Цацики прав, — сказала она. — Ты должен быть с нами!

Сердце Цацики заколотилось, когда Йоран, так и не ответив на вопрос священника, снова обернулся.

Священник вздохнул и во второй раз опустил свою книгу.

— Почему? — спросил Йоран.

— Потому что я тебя люблю, — сказала Мамаша. — Черт меня подери, если я не люблю тебя!

— Не сквернословьте в храме Божьем, — сделал ей замечание священник.

— Простите, — сказала Мамаша. — Я слишком взволнована. Я этого раньше не знала… Вернее, я не была уверена…

Нигде не бывает так тихо, как в церкви — это Цацики и так знал, но после Мамашиных слов наступила такая тишина, какая бывает разве что на небесах. Волосы у Цацики встали дыбом безо всякого геля, просто от напряжения.

Священник отирал пот со лба, Будиль беспомощно открывала и закрывала рот, как золотая рыбка, а Йоран широко улыбался Мамаше. Его глаза блестели.

— Что ты сказала?

— Я тебя люблю, — ответила Мамаша. — Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю!

— И я тебя!

Цацики встал и подошел к Мамаше. Так вот они и стояли, прямо посреди прохода, и ждали.