Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— Смейся, смейся! — кивал головой Август. — Это только доказывает, что я прав. Смейся!

— Ха-ха-ха! Я смеюсь, потому что паршивые у вас дела, если вам так понадобилось зелье-веселье. Невесело вам, значит… Ха-ха-ха!

— Ты, кажется, забыл, где сидишь, — процедил сквозь зубы Рыжий Август. — Мне бы не хотелось сразу вести тебя в подвал.

— Не пугай меня, гнида! — презрительно глянул на него Стороженко. — Я уже старый человек. И мне уже ничего не страшно. Я не знаю секрета зелья-веселья, но если бы и знал, никогда не открыл бы его тебя.

— Ты знаешь! И откроешь! Просто это займет немного больше времени, чем могло бы занять. Учти, отсюда никто не убегал и не убежит. Эти стены очень надежны.

Август не знал, что в марте сорок третьего отсюда, из внутренней тюрьмы гестапо, убежит подпольщик. Это был единственный за всю историю побег отсюда. Правда, женщина, у которой он спрятался, на следующей день выдала его, оказалась предательницей. Об этом мне потом рассказал Чак.

Я с волнением смотрел на старого Чака, не в состоянии ничем помочь ему. Мне еще не нужно было выполнить просьбу Чака.

— Делай со мной что хочешь, — хладнокровно сказал Стороженко. — Но все это напрасно.

— Сделать не тяжело. У нас тут такие специалисты, что из мертвого вытянут то, что нужно. Но ты такой старый и немощный, что я боюсь, как бы ты не стал сразу трупом после первой встречи с ними. Поэтому я сделаю перерыв, дам тебе возможность хорошо подумать и все взвесить. Если ты дашь нам зелье-веселье, ты свободен. Я не стану даже мстить. Тебе и так недолго осталось. Если нет — жизненный опыт и фантазия должны тебе подсказать, что тебя ждет. Неужели тебе хочется помучится перед смертью? Подумай! Это глупость, что что ты старый и тебе уже ничего не страшно. Наоборот. Чем старше человек, тем больше она боится смерти. Иди и подумай. — Август нашел кнопку, зашел солдат.

Стороженко хотел, видимо, что-то сказать, потом передумал, только махнул рукой и молча вышел. Я,конечно, следом за ним.

Солдат вел его длинным коридором.

Одна из дверей раскрылась, и оттуда вывели троих — окровавленных, в рваных красных футболках. Когда я потом рассказал Чаку об этой встрече и описал этих троих, он сказал, что это было, наверно, футболисты киевского «Динамо», участники знаменитого «матча смерти». Оставшись в оккупированном Киеве, они сыграли несколько матчей, как команда Четвертого хлебозавода, с немецкими армейскими командами. Чаще всего играли на стадионе «Зенит» на улице Керосиной. Теперь это стадион «Старт», и там установлен памятник героям-динамовцам. А улицу назвали именем Шелуденко — разведчика, который первый ворвался на танке в оккупированный Киев и погиб на его улицах.

С разгромным счетом (11:0, 13:0) выиграли динамовцы в красных футболках у фашистов. И каждый гол киевляне восторженно принимали, как удар по ненавистным оккупантам. Это было массовое проявление патриотизма. И до немцев наконец дошло. После матча с командою «Люфтваффе»(воздушных сил) динамовцев арестовали и вскоре расстреляли (в феврале 1943 года).

Немец завел Стороженко в камеру в подвале. Я проскользнул следом.

Когда громыхнули двери и клацнул замок, я на мгновение почувствовал ужас.

Я понимал, что мне что не угрожает, что в крайнем случае я немедленно вернусь в современность, но было жутко чувствовать себя закрытым в камере-одиночке гестапо.

Нельзя было терять ни минуты. Я должен выполнить просьбу Чака, должен успеть сказать Стороженко, почему Чак отвернулся от него.

— Петр Петрович… Пьер! — начал я и сразу почувствовал холодную скорость, которой тянуло от стен камеры.

— А? — Стороженко вздрогнул, удивленно посмотрел на меня.

Не давая ему опомниться, я сразу выложил скороговоркою всё, что нужно было сказать.

И снова так, как на базаре, когда он узнал Чака, морщины на его лбу разгладились и лицо осветилось улыбкой.

— Спасибо… Хорошо, что сказал. А то я уже думал… — И сразу его брови удивленно поднялись. — Подожди! А ты как же тут оказался? Или, может, я брежу… — он дотронулся до своего лба.

Я даже не успел ничего сказать. Двери вдруг резко открылись, и в камеру вскочил Рыжий Август.

— Что?! Подпольщик? С вязанкою? На базаре? Где? — он кинулся ко мне. Наверно, в камере были вмонтированы микрофоны, и он слышал всё, что я сказал Стороженко.

Но протянутая рука Августа не тронула меня. С неожиданной для своего возраста ловкостью Стороженко вскочил и схватил его обеими руками за горло.

Они покатились по полу. Рыжий Август захрипел.

В камеру вбежал гестаповец с автоматом.

Прозвучали выстрелы. Я закричал. И всё исчезло…

… Рука Чака нежно обнимала меня за плечи. Мы сидели на лавочке возле цирка на площади Победы.

— Ну что? — тихо спросил Чак. Я рассказал ему всё.

— Спасибо тебе, Стёпа, — прижал он меня к себе. — Тяжело мне было уйти с этого света с такой тяжестью на сердце. Спасибо!

— А он погиб? — спросил я.

— Погиб, Стёпа. Но и Августа забрал с собой.

— А как Пьер очутился в Киеве?

— Не знаю… Может, потянуло под старость в места, где прошла молодость, где познал он успех и где началось его любовь. Это бывает у старых людей. — Чак невесело улыбнулся. — Ну, еще раз спасибо тебе, Стёпа! Будь здоров!

И снова он не сказал, встретимся мы или нет. Просто встал, попрощался и ушел. И, перейдя улицу, сразу исчез из глаз.

В голове у меня гудело, земля шаталась у меня под ногами, как в первые секунды после карусели.

Я сел в троллейбус и поехал домой. Сперва семнадцатым до Крещатика, потом пятнадцатым до Печерского моста.

Сойдя с семнадцатого, я посмотрел вдоль красавца Крещатика. И испытал странное необычное чувство. Только что я видел в страшных руинах. И вот он протянулся передо мной, белый, в багряно-желтой пене осенних деревьев. Голова пошла кругом.

По правде я видел эти руины, или мне привиделось?

Что со мной происходит?

Что за удивительный человек — Чак?

Как он переносит меня в прошлое? Вправду с помощью гипноза, внушения или…

Но сейчас я же думаю нормально. И нормально вижу. И реагирую нормально. И талон в троллейбусе пробил (ненормальный, наверно, ехал бы зайцем). И бабусе место уступил. А когда надо мной стояла молодая, одуряюще пахнущая парфюмерией противная тётя, я смотрел в окно, будто её и не вижу. Совершенно нормально.

И всё в тех наших путешествиях в прошлое абсолютно логично, всё связано и последовательно.

Нет, не схожу я с ума. Нет.

Что?

На другой день о моей «любви» к Туси никто и не вспомнил. Потому что произошло событие, которое заставило всех забыть об этом.