Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— Дурите вы меня, дедушка… Просто не хотите открывать секрет. Я вам заплачу. Возьмите вот. — Рыжий Август выдернул из кармана пачку ассигнаций. — Заплачу! Сколько хотите?

— Вот видишь, — засмеялся старик. А ты говорил: «Какие деньги?» Ну вот что. Забирай это паскудство и сам убирайся. Из-за тебя в хате дышать нечем стало. Фу!..

Дед Хихиня наклонился, брезгливо взял Рыжего Августа, как нагадившего щенка, поднял и понес на вытянутых руках к дверям. Толкнул им дверь, перенес через порог и осторожно положил на землю.

Брезгливо отряхнул руки и весело засмеялся.

Я взглянул на Рыжего Августа — до чего жалкий: котелок съехал на глаза, штанины задрались, и из них торчали худые, белые, испещренные синими жилками ноги.

Стоя на четвереньках, он и в самом деле был похож на побитого пса.

Вдруг всхлипнул:

— Я… я за эти деньги, может, стал, а вы…

И вдруг, как на пружинах, подскочил (всё-таки он был циркачом!) и кинулся на деда. В его руке блеснул нож.

Но дед с невиданной для своего возраста ловкостью перехватил его руку, выкрутил так, что аж хрустнуло, — нож выпал на землю.

И снова Рыжий Август стоял на карачках перед дедом скрюченный, перекособоченный от боли и страха.

А дед спокойно смотрел на него и презрительно смеялся:

— А ты и вправду убийца. Только жалкий. Убийца-неудачник. Нужно бы мне было тебя раздавить как блоху. Потому ты же и меня убить хотел. Но я брезгую. Одно только скажу, — улыбка сразу пропала с его носатого и губастого лица, и оно стало страшным, — брысь из Киева! Чтобы и духу твоего вонючего не было! Я тебя отпускаю и даю полчаса. Нанимай коней и скачи на край света! Я наследник запорожцев. А козаки слов на ветер не бросали. Кыш!

Он повернул Рыжего Августа спиной к себе и лягнул его своей здоровенной босой ногой по спине. Рыжий Август сразу кинулся бежать.

А вслед ему катилось дедово веселое:

— Хи-хи-хи-хи!

Я почему-то подумал, что это, может, была последняя реприза Рыжего Августа, последний смех, который он вызвал у зрителя.

Теперь понятно, почему так неожиданно и загадочно исчез Рыжий Август, не сказав никому ничего, даже вещей своих не забрал.

Страх перед дедовой местью погнал его из Киева. Деньги у него были, и это его спасло. В цирке он уже не выступал. Занялся коммерцией в Сибири. Стал владельцем ювелирных магазинов, а потом… Да разве мог знать Хихиня кем станет Рыжий Август потом?

Старый Хихиня отсмеялся, сплюнул и начал ухаживать за цветами, высокий, костлявый, могучий, как та старая груша, что высилась над его куренем.

И, поливая цветы, дед весело напевал:

— Ой, уже чумак дочумаковался. Продал штаны да и за бока взялся.

Еще подыгрывал себе на сопелке, которую держал одной рукой.

Он мне очень понравился, этот старый Хихиня.

И хотя был он совсем не похож на моего дедушку Гришу, кое-то у них было общее — характер у них был похожий. И улыбка у них одинаково лучилась морщинками от глаз.

Я с нежностью смотрел на старого Хихиню, понимая, что сейчас, наверно, придется расстаться с ним и никогда больше его не увижу. Так мне не хотелось разлучаться! Так хотелось хоть словом перекинуться с ним.

Я подошел к Чаку, который все еще прятался за кустом дерезы, и рассказал ему то, что происходило в хате, что говорил дед о своем предке Тимохе Смеяне.

Чак внимательно выслушал, задумался.

— Скажите, а можно я немного поговорю с дедом Хихиней? — спросил я. — Однако придётся, наверно, вернуться нам сейчас назад в своё время. Можно?

— Ну что же… Давай. Идем, — решительно сказал Чак.

Я почувствовал, как налилось тяжестью мое тело, почувствовал под ногами земную твердь и сразу же оцарапался о дерезу.

В глазах старого Хихини появилось удивление, когда он увидел нас.

— Здравствуйте, дедушка! — хриплым от волнения голосом спросил я. — Здорово вы этого Рыжего Августа… Так ему и надо.

— А!.. Здорово, мальчики! — смешно открыл губастый рот дед. — Вы что — с неба упали? Как же это я вас не заметил?

— Почти, — весело сказал я. — Из тысяча девятьсот восемьдесят второго года мы.

— А-а… Ясно, — улыбнулся дед. — А почему это вам захотелось аж на семьдесят лет назад скакнуть?

— Да нас вот та самая смех-трава интересует. Зелье-веселье.

— И вас тоже. Ага.

— Скажите, а вы правду говорили Рыжему Августу или только так, чтобы отцепился?

— О чём?

— Ну, о том, что не знаете секрета смех-травы, про предка своего Тимоху Смеяна, который вроде знает тот секрет.

— А вы слышали?

— Я — нет, — сказал Чак. — А он слышал. Он невидим был.

— Ага. Ясно. Если невидимый, тогда мог.

— Так что? Правду вы говорили или…

— Правду. Я вообще не вру никогда и врунов не люблю. Поэтому и вам поверил. Потому что чувствую отчего-то, что не обманываете.

— Не врем, — как можно серьезней сказал я.

— Но теперь вы скажите, как там у вас в восемьдесят втором?

— Хорошо. Только… уроков много задают.

— Ясно. Уроков во все времена много задают. А царь какой? Как зовут?

— Нет никакого царя. Николай Второй — это же последний российский царь.

— Да ну!

— Точно! Через пять лет, в семнадцатом, революция грянет. И царя скинут. А потом помещиков и капиталистов. Народная власть будет, советская.

— Эх! Хотелось бы одним глазком взглянуть!

— Да посмотрите обоими. Пять лет не так уж и долго.

— Да старый я, всё-таки шестьдесят седьмой уже.

— Ну так что? — отозвался Чак. — Мне вот восемьдесят два.

— Смотри, как сохранились, — ехидно произнес Хихиня, и прищурившись оглядывал мальчишескую фигуру Чака в гимназической форме.

— Да не смотрите на него сейчас, — вступился я. — Сейчас ему двенадцать, как и мне. Потому что это же семьдесят лет назад. А меня совсем нет. Поэтому я и невидимым был. И материализовался, чтобы с вами поговорит. Специально. Вот еще немного поговорим и исчезнем.

Толстые губы Хихини округлились бубликом.

— Во-он оно что! Ясно.

Он всё-таки был необыкновенный дед, этот Хихиня. Его ничто не удивляло. Даже такая удивительная вещь, как люди из будущего. Чудаков ничто не удивляет.

— Слушайте! — вдруг просветлел он. — Не знаю, как вы это делаете, но раз так, то сгоняйте, мальчишки, к моему предку Тимохе Смеяну, в тысяча шестьсот сорок восьмой год, и узнаете у него секрет зелья-веселья. Я бы и сам…

Он не договорил, потому что в это время его перебил звонкий женский голос:

— Ой, глядите, чтобы сами вы в Кирилловку не попали!

Мы обернулись.

Из-за хаты, раскрасневшись, с цепом [8] Цеп — ручное орудие для молотьбы, состоящие из длиной ручки и прикрепленного к нему ремнем короткого била. в руках, вынырнула та самая девушка, что привела Чака сюда.

— Ах вы бессовестные! — накинулась она на нас. — Издеваетесь над дедом! Насмехаетесь! Я всё-всё слышала! Ах вы! Вот я вас! Она махнула цепом.