Александр Гиневский - Парусам нужен ветер

РЕБЯТА!

Перед вами первая книжка писателя Александра Гиневского. Сейчас вы начнёте её читать.

Вы прочитаете о Вовке.

Очень много у него своих, мальчишечьих дел. Очень много нужно успеть за день, а день-то такой короткий!.. Кое-что Вовка успевает сделать, кое-что не успевает. А иногда попадает в такие приключения, что… но об этих приключениях вы сейчас и прочтёте. Нет смысла их пересказывать.

Вовка ещё маленький. Хорошо, что рядом с ним взрослые. И очень хорошо, что они понимают Вовку и не кричат: «Этого делать нельзя!»

В книжке дети и взрослые живут очень дружно. Это потому, что сам Гиневский любит ребят, дружит с ними, хорошо понимает их и интересно про них пишет.

Н. Внуков

Мы с папой были в гостях у дяди Пети. Уже вечер наступил, а дядя Петя с папой всё разговаривают и разговаривают. Прямо непонятно: откуда они столько слов знают?

Я сидел на диване, слушал, слушал их и заснул.

Просыпаюсь, смотрю: на мне что-то мягкое и тёплое. Укрыли меня.

— Уж больно ты сладко сопел, — говорит папа, — будить тебя не хотелось, но что поделаешь. Пора, мой друг, пора…

Мы попрощались с дядей Петей, выскочили на улицу и побежали к трамвайной остановке.

— Везёт же нам, Вовка! — кричит папа. — Наш трамвай идёт!

Мы только в него вскочили, двери — ш-шик — и закрылись. И трамвай помчался так быстро, что даже стал качаться с боку на бок. Потому что в нём народу никого не было, он совсем пустой был, а трамваю от этого легко бежать.

Трамвай мчится, а мы с папой ходим по нему и ищем сиденье, чтобы под ним была очень тёплая печка. Нашли мы сиденье — сели.

— Ну, устраивайся поудобней и спи, — говорит папа. — Ехать нам далеко, а ты за это время во сне увидишь что-нибудь дельное.

— Да я, папа, знаешь как выспался?! Так выспался, что целый год могу не спать!

— Ну уж, прямо-таки год! Сказал бы — месяц.

Я сидел у окошка. Оно было всё замороженное. Я стал в него дышать, и у меня получилась дырочка. В дырочку было видно ночь и много разноцветных огней. Они переливались. Я смотрю на них и вдруг слышу — вожатый говорит по радио:

— Вагон идёт в парк.

— Ну, Вовка, — папа нагнулся, посмотрел в мою дырочку, — нам скоро выходить и топать домой пешком. Возможно, это последний трамвай и больше не будет.

— Во как повезло! — говорю. — Прогуляемся.

— А ты знаешь, какой сегодня мороз?

— Двадцать градусов? Да?

— Пожалуй, похолоднее. Сегодня мороз настоящий — трескучий. Такого не боишься?

— А мы побежим и согреемся.

— Посмотрим, какой из тебя бегун, — говорит папа.

Мы стали около кабинки вожатого. Дверца была открыта, и мы смотрели в совершенно чистое окно вожатого. Мы видели одиноких путников.

— Не найдётся ли закурить? — спросил папу вожатый. — Совсем без курева остался…

Папа достал сигарету. Потом зажёг спичку.

— Благодарю, — сказал вожатый.

Папа положил на какую-то железку ещё много сигарет.

— А это вам про запас…

Вожатый кивнул головой и даже не посмотрел на папу. Он только спросил:

— Далеко?..

— До Софьи Ковалевской.

— Порядком. Придётся вам пешедралом.

Когда мы выходили из трамвая, папа сказал вожатому:

— Счастливо доработать смену!

— А вам — добраться! — крикнул вожатый из своей кабинки.

Трамвай убежал к себе в парк спать, а мы остались на улице совсем одни. Только лампы горели на столбах, луна горела и звёзды. А снег скрипел и тоже мигал огоньками.

— Ну, давай свою руку, — сказал папа, — и пошли. Будто мы с тобой два отважных северных мореплавателя. Наше судно раздавило льдами, и вот мы выбираемся на материк к какому-нибудь селению. Мы замерзаем, выбились из сил, но пусть звёзды станут свидетелями нашей отваги! Хорошо?

— Ага! И нам будут попадаться белые медведи!

— А мы им будем говорить, чтобы они не путались у нас под ногами и не мешали нам совершать подвиг.

— А если они будут нам всё равно мешать?

— Ну тогда ты пойдёшь и дашь одному такому толстопятому нахалу кулаком по уху. А я пока покараулю наши лыжи. Согласен?

Я засмеялся.

— Папа, а если он мне по уху даст?

— Тогда… тогда ещё проще. Подойду к медведю я! Для серьёзного разговора. Только мне и говорить-то не придётся. Медведь как увидит, что ты не один, сразу брякнется на колени и заплачет: «Вовка, прости меня за то, что я тебя огрел. Я не знал, что ты с папой… Я больше не буду. Ступайте себе спокойно хоть до самой Африки».

— И мы пойдём в Африку?

— Только прихватим с собой кусок льда. Вдруг через пустыню пойдём, пить захочется, а у нас при себе вода. В твёрдом виде.

— Это ты хорошо придумал. Папа, а в Африке тоже на небе звёзды?

— Звёзды, Вовка, везде, где есть небо. А в Африке, говорят, они очень крупные — с твою голову.

— Правда?!

— Ну, может, чуть поменьше.

— Ого! А они тоже высоко висят?

— Во всяком случае, допрыгнуть до них трудно.

— Папа, а вот у нас есть тень, да? И у столбов есть. А у звёзд бывает?

Папа остановился и тихонько свистнул.

— Да, Вовка, признаюсь: на этот вопрос я ответить не в силах.

— Ну как же, папа?! Ты же взрослый!

— Ты думаешь, что взрослые всё знают?

— Конечно!

— Ты ошибаешься. Иногда мне кажется, что взрослые знают меньше, чем дети…

— Папа… а ты меня любишь?

— Немножко…

— Немножко?! А почему так мало?..

— Если мне тебя любить множко, то это значит, что мне не ходить на работу, к друзьям и не чистить зубы. Сидеть около тебя и говорить всем: «До чего же у меня хороший мальчишка!»

— А я тебя — множко… Я тебя очень даже люблю. Папа остановился, присел и стал смотреть мне в глаза.

— Правда, сынок?..

Я потрогал папин воротник со снежинками и сказал:

— Ага…

— За что же ты меня любишь?

— Не знаю… потому что ты мой папка… И ещё — весёлый… И ещё ты дал вожатому сигареты на запас. Вот.

— Знаешь, Вовка, — сказал папа, — а я ведь тебя тоже множко… Я тебя тоже очень люблю. Это я так — шутил. Мне без тебя было бы знаешь как скучно на свете. Я и сам этого раньше не знал, а ты появился — и я узнал. Оказывается, и ты мне нужен и я тебе.

Мы пошли дальше.

— Это хорошо, что я тебе нужен, — сказал я.

— Конечно. Только ты вот меня любишь, а у меня перед тобой есть грехи…