Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська

С тех пор Люська живет с отцом. Люська так и не знает, почему они разошлись, папа и мама. Дворничиха однажды рассказывала, что отец полюбил другую женщину и мать уехала от него. Почему же отец не женился на той, другой? Вот уже сколько лет живут они с Люськой вдвоем. Отец ласков, вечерами сидит дома, работает. Иногда он задумывается, отрывается от своих бумаг, смотрит на мамину фотографию, что стоит у него на столе. Глаза его будто заволакиваются туманом, а лицо становится и грустным, и скорбным, и виноватым.

Люське до слез жаль его в такие минуты, и она уходит на кухню, чтобы не разреветься. Садится там на белую табуретку, кладет руки на колени, бессознательно повторяя движение матери, когда та присаживалась отдохнуть. Вспоминает мать. Она не видела ее мертвой. Ее не пустили. Как она тогда плакала, билась в руках геологов, хотела бежать к мамочке!.. Теперь втайне она благодарна этим суровым и добрым людям, пощадившим ее ребячью память. Мать осталась для нее живой, теплорукой, веселой, будто и не ушла она из Люськиной жизни. А только далеко и надолго уехала в экспедицию, оставив Люську с отцом.

Почему же они все-таки разошлись? Люська часто думала об этом, особенно последние два года, когда рядом с образом матери и отцом встал еще один образ — неуклюжий Люськин одноклассник. Было в нем что-то беспомощное, беззащитное, и сердце Люськино сладко щемило от этой его беспомощности. А может быть, только Люська видела его таким?

Люська никогда не заговаривала с отцом об их размолвке с матерью, неловко было. Может быть, отец сам когда-нибудь расскажет.

— Что-то ты осунулась, Люсёна, побледнела? — Отец смотрит ласково и тревожно. Совсем взрослая дочка.

— Устала, папа. Я ведь эти две недели ящики и мешки таскала.

— Как так?

— Прогнать хотели из магазина за недостачу.

— Почему ж ты мне ничего не рассказывала? Может быть, тебе деньги нужны?

— Нет, папа. Спасибо.

Отец смотрит настороженно.

Конечно, надо было сразу рассказать. Да тревожить не хотелось. Что изменится от того, что отец будет все знать? Теперь можно, когда снова перевели в продавщицы.

— Как же так получилось, Люсёна?

— Что, папа?

— Ну, вот недостача эта самая…

— А-а-а… По неопытности, папа. Ведь если неумеючи спички чиркать, можно обжечься. Верно? Даже в глаз отлететь может.

Отец присел на диван.

— Не нравится мне все это, Люсёна.

— Что, папа? — Люська поставила на стол чашки. Шипел чайник.

— Вот все это… Работа твоя…

— Почему?

— Ну, совестная какая-то работа. Спрашивают: «Чем ваша дочь занимается?» Неловко ответить: «Помидорами торгует».

Люська посмотрела на отца внимательно, будто в подробностях хотела разглядеть и глубокие складки у носа и губ, и морщины меж бровей, и крохотные паутинки у глаз — когда они появились? Вроде бы отец все время был молодым. И вдруг… Устает, верно… Все пишет и пишет… Вытащить бы его в театр, что ли, или в кино…

— Неловко?.. — Она вдруг вспомнила секретаря райкома комсомола Брызгалова, взяла в руки хлебницу. — А ты думаешь, хлеб или вот помидоры к тебе на стол сами приходят? Люди их растят, люди доставляют. Чего ж тут неловкого?

— Я понимаю… Мама, верно, огорчилась бы, — вдруг тихо сказал отец.

— Мама…

Звякнула чайная ложечка.

— Мама мечтала, чтобы ты… — голос отца осекся.

Никогда они не говорили о матери… Никогда!.. Будто был между ними молчаливый уговор.

— Мама мечтала… — тихо подсказала Люська.

Отец вздохнул прерывисто и глубоко.

— Мама мечтала видеть тебя… счастливой… Она могла бы и не возить тебя с собой, но возила… Чтобы ты могла соприкасаться с природой, с прекрасным, с чистым… Чтобы ты видела примеры мужества и силы. Она очень… очень ценила своих товарищей и хотела, чтобы ты выросла похожей на них. — Отец говорил с трудом, будто слова застревали у него в горле и он вынужден был с силой выталкивать их.

Люська затаила дыхание. Никогда, никогда они не говорили о маме.

— Знаешь, почему она погибла, Люсёна?.. Надо было кому-то идти в это проклятое ущелье. И все знали, что опасно. Но надо было. А мать была старшей в поисковой партии. И она пошла сама. Надо очень любить людей, любить свое дело, чтобы так вот пойти в ущелье… Пойти в ущелье…

Отец замолчал, скорбные складки у рта стали еще глубже.

— Папа, — нерешительно начала Люська, едва шевельнув губами. — Почему вы… почему ты и мама… — Она не могла выговорить это роковое слово вслух. Она произнесла его про себя. Но отец понял.

— Что ж… Ты вправе спросить… И вправе знать… Я очень виноват и перед мамой и перед тобой… Я совершил сшибку. И солгал. Обманул… Малодушно… А мама узнала случайно… И спросила прямо… А я снова смалодушничал. И тогда она ушла. Она не выносила неправды. А у меня не хватило мужества… Не хватило… Не смог… И мама ушла… Я потом, немного погодя, написал ей… Но, видимо, было поздно. Наверно, поздно…

Вот он сидит, старый человек, плечи опущены, взгляд потухший.

— Может быть, она не получила письма? — тихо проговорила Люська, чтобы хоть как-то утешить отца.

— Может быть… может быть… — Но отец уже где-то далеко-далеко. Это с ним стало часто случаться в последнее время.

— Давай чай пить, папа?

— Что? — Он возвращается. — Чай?.. Да-да, конечно.

Они молча пьют чай. Тоненько позвякивают ложечки. Шипит чайник.

Удивительно чувствовала себя Люська в тот день. Работы было невпроворот. В палатке поставили двое весов. Касса была общая. То и дело со двора вкатывали тележку с помидорами, яблоками, грушами. Особым спросом пользовались груши. Яблоки и помидоры брали как обычно.

Люська почти не отставала от Гали. Работалось легко, без напряжения.

Иногда, отрываясь от весов, Люська взглядывала через улицу на противоположную сторону. Там неторопливо работали двое, штукатурили заводской каменный забор.

Когда часов в одиннадцать в палатке появилась Нина Львовна, один из них вытер руки, ленивой походкой наработавшегося человека пересек улицу и подошел к палатке.

Нина Львовна обратилась к Гале:

— Ну, как выручка? Частично хотим сдать.

Галя пожала плечами.

— Я возьму крупные. В кабинете сосчитаю, чтобы вам не мешать. — Нина Львовна начала торопливо складывать купюры покрупнее в пачку. — Там разберу.

«Вот оно — жульничество. Деньги заберет, а товар подбросит. И выйдет, что в палатке все как по накладной… Ловко!.. Ну, погодите же!» — Люська стиснула зубы и вся подобралась, будто собиралась вступить врукопашную с врагом. Нина Львовна была опытной и уверенной. За ее спиной стоял Разгуляй со своей книгой приказов. Он имеет власть. Он уже один раз наказал Люську. И все равно… Все равно она не станет их помощницей. Не продаст свою совесть за пару капроновых чулок, и за тысячу пар не продаст!..