Энн Брешерс - Третье лето Союза «Волшебные штаны»

— Как ты? — поинтересовалась Кармен у Лены.

В ответ та лишь вздохнула и закатила глаза:

— По крайней мере, у тебя есть работа.

— А ты пока ничего не нашла? — спросила Ари, наливая себе воды из контейнера. — Хотите пить?

— Нет, спасибо, — отозвалась Кармен. Если бы ей что-нибудь понадобилось, она бы сама взяла в холодильнике. Все Сентябрьские чувствовали себя в гостях друг у друга как дома. — Я… м-м-м… ищу работу, конечно. Только что-то не хочется опять наниматься няней, — добавила Кармен, зная, что Ари обязательно об этом спросит. — Кстати, я на днях видела объявление, что какой-то пожилой даме нужна сиделка пять дней в неделю. Вроде бы эта дама слепая, и ей нужно будет в основном читать. Так что я позвонила и оставила информацию на автоответчике.

Ари со стуком поставила стакан на буфет. Лена удивленно посмотрела на маму:

— Знаешь, даже странно. Я ведь давно хотела найти сиделку для Валии: ей грустно одной, и потом, ее надо часто водить к врачу. А мне на работе не разрешают уходить раньше.

Кармен кивнула.

— Я, если честно, надеялась, что Эффи или Лена за это возьмутся, но они начали работать еще весной.

Кармен сделала вид, что не заметила, какую физиономию скорчила при этих словах Лена.

— Какая зарплата была указана в том объявлении? — Ари явно воодушевилась.

— Восемь долларов в час.

— Давай я буду платить тебе восемь пятьдесят, чтобы в неделю получалось где-то тридцать часов? Мы бы вместе составили расписание.

Кармен задумалась, разглядывая вишневый лак на своих ногтях. Через мгновение она может превратиться из бездельницы в занятого человека. Единственное препятствие — деньги. Как-то нелепо получать их от Ари. С другой стороны, Ари проще нанять Кармен, чем чужого человека, да и Кармен намного приятнее проводить время в Ленином просторном доме, а не в захламленной старушечьей квартире.

— Что же… — Кармен постучала пальцем по буфету. — Договорились. Почему бы и нет?

— Замечательно, — улыбнулась Ари.

Кармен старательно избегала смотреть на Лену, хотя краем глаза видела, что та стоит за своей мамой и шепчет «нет», а в глазах ее застыл ужас.

При первой же возможности Лена схватила Кармен за руку и потащила в свою комнату.

— У тебя как с головой?! — закричала она.

— Ленни, господи, да в чем дело?

— Угадай, почему мы с Эффи устроились на работу еще в апреле? На самую гнусную, мерзкую, отвратительную работу в мире?

— Ну, наверное… потому, что вы ответственные и трудолюбивые.

Лена яростно помотала головой.

— Тогда потому, что вам наплевать на вашу осиротевшую, одинокую бабушку.

— Потому что Валия — это кошмар! — закричала Лена.

Кармен мысленно порадовалась тому, что «кошмар» плохо слышит.

— В смысле — она милая и чудесная. — Лена слегка остыла. — И мы ее любим. Но сейчас она просто невыносима, хотя ее, конечно, можно понять. Она грустит о Бапи. Она грустит из-за того, что живет с нами в Штатах, и буквально ненавидит папу, который заставил ее переехать. Ее все здесь бесит, она хочет обратно домой, к друзьям. И поэтому она постоянно на нас срывается, теперь-то ты понимаешь?

До Кармен наконец дошло, что она совершила роковую ошибку, но признавать это не хотелось.

— Понимаю. Но может, я справлюсь.

Лена покачала головой:

— Поверь, ты и Валия не лучшее сочетание.

Кармен свирепо прищурилась:

— А эт-то что значит?!

Бриджит давно поняла, что хорошая пробежка для нее лучший способ успокоиться. Иногда казалось, что сам бег благотворно действует на расшатавшиеся нервы, а иногда — что от усталости забываешь свои заботы. Порой Би представляла себе, что бежит к правильному решению, а временами — что убегает от неприятностей. Как бы то ни было, это всегда помогало.

Итак, этим вечером Би решила исследовать безлюдную дорогу, окруженную зелеными-презелеными деревьями. Закатное солнце светило прямо в глаза. В конце концов Би надоело, что ей сигналят из проезжающих мимо машин (от неожиданности или в знак восхищения ее волосами?), и она свернула в лес. Редкая девчонка отважилась бы совершить пробежку в непроглядной чаще, но только не Би. Она знала, что бегает быстрее, чем любой маньяк, и что пенсильванские медведи как будто не едят людей.

А все-таки на природе замечательно! Лес казался юным и просторным, даже ухоженные дорожки не портили этого впечатления. Бриджит бежала вдоль реки, бежала, пока все тяжелые мысли не улетучились. Остались лишь чувства, которые не стоило обсуждать и осуждать.

Солнце зашло, и Бриджит знала, что скоро совсем стемнеет и последний лучик света блеснет слабым обещанием счастья. Вдруг внимание Бриджит привлек какой-то предмет, валявшийся на земле впереди, и девушка замедлила бег, не зная, что это. Она решила было свернуть, но потом, упрекнув себя в малодушии, побежала дальше. Тяжелые мысли снова вернулись.

Это была птица, наверное голубь, — мертвая, с вывернутой головкой. Би бежала, но не могла отвести от предмета глаз — хотя очень хотела. Оказалось, это не птица, а перчатка. Старая серая перчатка с драным большим пальцем, лишь отдаленно напоминающая голубя.

Би вздохнула с облегчением и снова расслабилась. Она бежала и бежала, небо темнело, покрывалось синими разводами. Би вдруг стало грустно, и — странная штука — она запомнила тот предмет на тропинке как мертвую птицу.

Если бы машина Лениной мамы не перегрелась, ничего бы не случилось. Все сложилось бы по-другому.

Но увы, в четверг машина перегрелась, и в пятницу Лена села за руль папиной, довезла его до работы и поехала в Художественную школу по пустынному шоссе. Высаживая папу, Лена рассеянно подумала, что в общем-то до школы можно дойти и пешком, но тогда она не знала, какими неприятностями обернется ее лень.

Пару часов спустя Лена с головой ушла в живопись: она делала портретные наброски нового натурщика Эндрю. Первые несколько минут Лена никак не могла собраться, даже уголь выпадал из рук. Но затем ощущение времени пропало, Лена даже забыла о том, что Эндрю абсолютно голый. (В самом начале занятий она даже глаз на него поднять не могла и краснела, как маленькая, в то время как для остальных учеников кофейная чашка казалась и то сексуальнее, чем мужская нагота.)

Теперь Лена беззастенчиво разглядывала тело Эндрю, чтобы запечатлеть легкую тень на внутренней стороне его бедра и мужественный подбородок. Лена погрузилась в творчество и ни о чем не думала. Ее рука летала по холсту.

Когда прозвенел звонок, Лена вздрогнула — настолько странно было возвращаться к действительности. Лена не хотела слышать шелест газеты Филлис и стук каблуков Чарли; не хотела видеть, как Эндрю одевается. Нет, не по той причине, которая казалась очевидной. Просто Лене было страшно неудобно смотреть, как он потом снимает одежду. Лона мечтала рисовать, мечтала фантазировать и не желала находиться в этом сумбурном реальном мире.