Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки

— Послушай, детка, мне надо идти, в четыре уезжаем в Алитус, а до того я должна кое-что тебе передать… от Казюни. Она хотела, чтобы эти тетрадки остались у тебя, сама несколько раз повторила.

Все еще вытирая слезы, Онуте потащила меня в спальню. Я боялась туда войти, боялась увидеть пустую кровать… Но войти пришлось… Кровать и в самом деле была пустая… А на столике лежали аккуратно связанные веревочкой те самые переплетенные тетрадки — тексты пьес, в которых играла бабулечка.

С ее заметками на полях…

— Ну вот. Бери, они твои.

— Спасибо…

— Казюня говорила, только тебе они и могут пригодиться…

— Спасибо…

— Да, и еще… Может быть, ты хочешь взять что-нибудь себе на память? Какую-нибудь безделушку или одежку… Или книгу… Думаю, она бы обрадовалась…

Я пожала плечами.

— Не знаю…

— Ладно, мне пора бежать, а ты, детонька, побудь здесь сколько хочешь, подумай, почитай или что… Можешь тут и переночевать — у тебя же есть ключ…

Она поцеловала меня в щеку.

— Все, я помчалась, а то, если опоздаю, там такой шум поднимут — мало не покажется!

Она подхватила сумку и унеслась. Я осталась одна. В квартире было чертовски тихо, и я боялась пошевелиться… Сама не зная зачем, подошла к шкафу, открыла дверцу. И сразу увидела платье, в котором бабулечка со мной гуляла…

Странная штука эта смерть… Казимера говорила, что умираем мы не тогда, когда перестает биться сердце и врачи говорят, что человек умер, а намного раньше… Мы умираем не вдруг, а каждый день понемножку… Умираем настолько, насколько сами это чувствуем или насколько этого хотим… А окончательный смертный миг — только последняя песчинка в песочных часах, точка в предложении, и Атлантида исчезает под водой… Теперь я поняла, что она хотела этим сказать. Поняла, что с ее уходом пропала и часть мира…

Я без всякой цели слонялась по квартире… В гостиной на столе увидела конверт, надписанный от руки синей шариковой ручкой… Письмо пришло сегодня, наверное, добросовестная Онуте по привычке положила его на стол, вытащив из почтового ящика. Обратного адреса не было… Я понюхала конверт. Пахло гвоздиками… Это мне о чем-то напомнило…

Конверт оказался не запечатан, странно… Но раз так — решила достать письмо. И прочла вот это:

Казяле,

я очень по тебе скучаю. Мы никогда так надолго не расставались…

Представляешь, я теперь уже почти не помню, как ты выглядела, когда была чем-то встревожена или озабочена… Но зато прекрасно помню твою улыбку… Перед тем как меня сюда привезли, я перелистал все наши альбомы, но так и не нашел ни одного снимка, на котором ты не улыбаешься… Тебе не кажется, что мы слишком мало фотографировались?.. Жалко, что так мало.

Несколько наших с тобой фотографий я взял с собой сюда, в больницу. Когда после обеда выхожу посидеть на нашей скамейке, разглядываю их и стараюсь вспомнить, как ты выглядела, что говорила, как ходила, сердилась, мечтала, как смотрела на меня…

Я ведь еще не писал тебе о том, что нашел нашу скамейку в больничном парке, под липой. Сижу на ней, пишу тебе письма и каждый день жду тебя, жду, что придешь меня навестить…

Представляю себе, что вижу тебя издали, вижу, как ты идешь ко мне по тропинке, и притворяюсь, будто уснул… Потому что хочу, чтобы ты положила мне руку на плечо… как на той фотографии у нас дома, помнишь?.. Твоя рука так часто лежала тогда на моем плече, а я прижимался к ней щекой… Тогда это было так естественно, настолько само собой разумелось — мне и в голову не приходило, что может быть по-другому…

Я очень по тебе скучаю…

Люди не меняются, сказала моя бабуленька, а любовь — самая могущественная и самая неуправляемая вещь на свете… А может, она все-таки испортила себе жизнь?

Я вышла на балкон, села в тени березы… Рядом пустое кресло, мороженого нет.

Набравшись смелости, позвонила маме. Она долго не отвечала… Может, работала и не сразу нашла, куда засунула телефон? Наконец я услышала ее встревоженный голос:

— Что случилось, Котрина?

— Мама, это я…

— Да-да, знаю. Звоню тебе, звоню, а ты не отзываешься… Я уже волновалась, не случилось ли чего. Как ты себя чувствуешь?

— Мамуля, я тебя очень люблю…

— Господи боже мой, и я тебя очень люблю, девочка… Ты правда хорошо себя чувствуешь?

— Мама… Гвидас вернулся?

Мама молчала. Я услышала, как она сглотнула. А потом тихо проговорила:

— Ты… ты не волнуйся… Все будет хорошо… Мы с Гвидасом расстались… Ты была права, он не для меня…

— Но почему, мама?

— Не будем вдаваться в подробности, детка… В жизни иногда надо выбирать…

Она выбрала…

Я несколько часов проторчала у филармонии. Когда концерт закончился и из дверей посыпались люди, я увидела Гвидаса. Подошла к нему, промямлила, что нам надо поговорить.

— О чем? — спросил Гвидас.

Он сильно удивился, а я окончательно смутилась и не находила слов. Все время, пока ждала окончания концерта, я мысленно репетировала очень умную речь о смысле жизни, о любви, о маме, о бабулечке, о Максе, о смерти и прочих серьезных вещах, но стоило открыть рот — и смогла произнести всего-навсего:

— В-возьми! Это п-письмо н-написал один п-псих св-воей умершей в-возлюбленной. Н-не хочу, чтобы и вы с мамой испортили себе жизнь… И еще — Я… я не беременная…

А потом убежала и ни разу не обернулась поглядеть, что он делает. О боги, как трудно говорить правду!

Ничего не хочу. Даже не пишется.

После обеда позвонил Йонас. Спросил, не можем ли мы встретиться. Сказал, хочет вернуть мне пять литов.

Стихотворение литовского поэта Майрониса (настоящее имя Йонас Мачюлис, 1862–1932); судить об известности Майрониса можно хотя бы по тому, что его изображение помещено на банкноте в 20 литов. «Тракайский замок» входит в школьную программу, и каждый литовский школьник должен выучить его наизусть. (Здесь и далее — примеч. перев.)

Литовский лит привязан к евро: 3,45 лита = 1 евро, то есть заработок Лауры — это около 60 евро, или две с лишним тысячи рублей.

В литовских школах оценки ставят по десятибалльной системе.

Госпожа (лит.).

Литовский вариант сказки братьев Гримм про Гензеля и Гретель. Когда детей уводили в лес, чтобы там оставить, Гензель-Ионукас (как и Мальчик-с-пальчик) разбрасывал вдоль тропинки белые камешки и благодаря этому сумел найти обратную дорогу.

Здесь и далее: стихи в переводе Дины Крупской.

Господин (лит.).

В Ужуписе (Заречье), одном из самых старых кварталов Вильнюса, раньше жили бедняки и ремесленники. В конце прошлого века его облюбовали художники (и потому Ужупис нередко сравнивают с парижским Монмартром); сейчас из богемного он постепенно превращается в богатый квартал с дорогим жильем.