Григорий Медынский - Повесть о юности

Но есть девочки, которые только это и ценят: болтовню. Они любят смешное и не различают смешное-интересное и смешное-пустое. Они не любят говорить о школьных и общественных делах, а на вопрос, куда думают идти после школы, безразлично отвечают: «В институт иностранных языков».

В доме у нас живет девочка, Галя Бычкова. Она мечется между медицинским, лесотехническим, геологическим и экономическим институтами. О медицине говорит как о мечте детства. Потом передумала в пользу лесотехнического, восторгалась прелестью лесов, цветов, говорила о пользе зеленых насаждений и о своей будущей жизни среди природы. Прочитав роман о Южном Сахалине, захотела ехать туда и стать геологом. Но это все слова. На самом деле у нее нет никаких серьезных увлечений. Зато я все время вижу ее гуляющей и праздно болтающей среди целой свиты блестящих мальчиков, из породы тех, что оказывают внимание не умным девочкам, а тем, которые глазки закатывают. Таких девочек я называю «обычными».

«Обычные»… Они учат то, что задают, и ничто их больше не привлекает. Общественная жизнь интересует их только тогда, когда она заденет их за живое или к чему-то обяжет, а сами они ни к чему не стремятся и ничего не хотят. Цели, мечты?.. В большинстве случаев это мелкие, практические или утилитарные целишки и пустые, несбыточные мечтишки. Любимый предмет?.. Вряд ли он у них имеется! Приятное времяпрепровождение их привлекает куда больше, чем самостоятельная и углубленная работа над избранным предметом.

Мне кажется, что среди девочек таких «обычных» больше. К девочкам я вообще, после Юли, стал относиться критически. Я и теперь иногда смотрю в ее глаза, голубые, словно озеро, отражающее небо, и думаю:

«Неужели там, за ними, в глубине, ничего нет? Пустота?..»

Что я ищу в них?»

Валя положил ручку, задумался. Вопросы, выплывшие в этом разговоре с собой, углублялись и усложнялись — такова уж была его натура. К тому же он находился в тон состоянии неясных предчувствий, ожиданий чего-то смутного, ощущения пробуждающихся в нем сил, жажды любви, что порождало тревогу, радость и самоотверженную готовность на все. И ей, своей любви, он готов был отдать всю душу.

«В девушке, — отвечал Валя на поставленный самому себе вопрос, — нужно прежде всего искать человека, его душу, характер, интересы. Не знаю, как у других, но лично я ищу в сердце девушки сочувствия, отзвука моему сердцу. Я вижу себя: длинный, нескладный, неотесанный детина, дылда с зелеными глазами. Я некрасивый человек, и мне кажется, что красивая жизнь мне недоступна. Это меня угнетает — появляются уныние, недовольство собой, зависть. А мне хочется, чтобы вокруг меня была полная, большая и красивая жизнь, как у Горького, и чтобы сам я был большой и красивый, и чтобы события моей жизни были тоже большие и красивые. Мне хочется, чтобы на меня обратили внимание, оценили, поддержали меня, поверили в меня, сказали бы мне, что я хороший.

Можно подумать, что я отрицаю наслаждения любви. Нет! Они, очевидно, придут в свое время. Но сейчас, когда я ищу, ни в коем случае я не должен смотреть на фигуру, ноги, стан, — нужно смотреть в глаза и как можно глубже.

И вот я смотрю, всматриваюсь в глаза девочек. Иногда покажется: что-то есть! Но вот заметил движение, услышал слово, смех, и мне уже ясно: «обычная!»

Про Таню Демину я этого сказать не могу. Нет, это не «обычная», не такая, как все! И вызывает она у меня не восторг, не восхищение, как раньше Юля, а какое-то тихое и нежное чувство.

Так что же это: любовь или нет?»

В воскресенье Полина Антоновна ездила за город. Там у нее жила одна из сестер, — жила плохо, в старенькой холодной дачке. У сестры — маленький сынишка. Нужно было как-то помочь им, устроить с жильем. Вот Полина Антоновна и поехала к ним с мужем, наговорилась, расстроилась. На обратном пути не рассчитали время и опоздали на поезд. Пришлось ждать больше часа на открытой платформе. Муж предлагал пойти обратно, погреться, но Полина Антоновна отказалась.

— Давай подышим воздухом! Смотри, какой чудесный вечер!

Вечер был действительно хороший — зимний, голубой. На западе догорала малиновая заря, в небе начинали появляться редкие и пока еще неяркие звездочки. Тоненькая скобочка только что народившегося месяца сквозила из-за вершин посеребренного инеем леса.

Морозило. Полина Антоновна, любуясь серебристым инеем, звездами и меркнущей зарей, основательно промерзла. Но идти обратно, к сестре, было уже поздно.

В течение нескольких дней после этого у нее держался насморк, потом разболелась голова. Но болеть было нельзя — заканчивалась вторая четверть, нужно было завершить план по программному материалу, выводить четвертные оценки. Как можно болеть, когда не проведена еще одна контрольная работа, когда необходимо многих спросить, когда Юра Усов хочет поправиться с «трех» на «четыре», а Дима Томызин прислал ей целое послание с тремя восклицательными знаками:

«Полина Антоновна!!!

Вы, кажется, мне уже вывели по алгебре четверку, а мне очень хочется иметь пять. Дайте мне дополнительное задание по этому предмету.

Ну как же здесь болеть?

Полина Антоновна считала, что можно не поддаваться болезни, стараться пересилить ее. И она старалась, даже не хотела мерить температуру.

Но болезнь оказалась сильнее, и муж чуть ли не силой отправил ее к врачу.

— Что же вы ходите? Почему ходите? — прослушав ее, чуть не закричал врач. — А потом будете на докторов валить! Доктора виноваты!.. Пневмония у вас, матушка! Воспаление легких! Ложиться нужно!

— Ложиться?.. Доктор! А можно подождать?..

— Хм!.. — доктор посмотрел на нее поверх очков. — Всяких видел. А такой не видел. Вы кем работаете?.

— Учительница.

— Ах, учительница! Ну, тогда все понятно! — доктор махнул рукой. — Учительницы все такие. Вам и помирать некогда будет.

— Нет, серьезно, доктор! — продолжала Полина Антоновна. — Вы понимаете: у меня четверть кончается.

— Ложиться — и немедленно! — сердито ответил врач. — У нее четверть кончается!.. Получайте бюллетень и ложитесь. Понятно?

А к вечеру Полина Антоновна уже и сама слегла.

На другой день она вызвала Бориса, через силу обсудила с ним все дела по классу — и о тех, кого она не успела спросить, о новогоднем вечере, о мероприятиях, намеченных на каникулы, и об участии класса в начинающейся избирательной кампании по выборам в местные советы, о наметившемся в последнее время обострении в отношениях с девочками, и о Сухоручко, подавшем заявление в комсомол.

Узнав от Бориса о намерении Сухоручко, она решила поговорить с ним сама. Как трудно было все-таки с ним разговаривать! Слова правильные, а души в них нет! Полина Антоновна слушала его и внутренне убеждала себя: может же человек после всего пережитого переломить свою натуру и взяться за ум! Это бывало, много раз бывало в ее многолетнем опыте, почему же этого не может быть теперь?