Григорий Медынский - Повесть о юности

Но все-таки Борис добросовестно старался учить все, что полагалось об Остромировом евангелии, летописях и каких-то апокрифах, до которых ему не было ровно никакого дела.

С большей охотой он приступил к «Слову о полку Игореве». Он много раз слышал по радио знаменитую арию «Ни сна, ни отдыха измученной душе», переживал страдания плененного князя и его горячий порыв: «Ах, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить!» И теперь, конечно, интересно было поближе познакомиться со всей этой историей.

Борис прослушал объяснения Владимира Семеновича, и они ему понравились. Учитель рассказывал о половцах, о феодальной раздробленности Руси, говорил об образах и поэтических средствах и, читая на память отрывки, целые куски, кроме Игоря, Ярославны и других героев поэмы, показал еще одну личность — самого певца, лирического героя, любящего свою родину и болеющего о ее судьбах.

«А разве диво, братия, и старому помолодеть?..»

В эти минуты, как показалось Борису, и глаза учителя блестели по-другому, и с лица сбежала болезненная желтизна, и сам он стал мягче и лучше. Но стоило кому-то в углу заговорить, как он опять весь напрягся, подбородок его угрожающе взлетел вверх, из глаз посыпались гневные стрелы.

— Молодые люди! В чем дело?

У Бориса в эти дни была самая горячка с футболом, и все-таки он добросовестно выучил заданное. Когда его вызвал Владимир Семенович, он хорошо ответил и об идее «Слова» и о композиции и проанализировал образ Ярославны.

— Н-ну-с, а какой вы отрывок выучили? Прочитайте! — сказал Владимир Семенович.

Для заучивания наизусть он указал ученикам несколько отрывков — на выбор, на вкус. Из них Борис выбрал «Что на ранней заре шумит и звенит вдалеке?» Беда была только в том, что он этот отрывок не доучил, и спасти его теперь могло только одно: если учитель остановит его, не дослушав до конца. Следовательно, прочитать нужно было как можно более твердо, уверенно и выразительно. Борис так и прочитал — твердо и выразительно, и, судя по всему, Владимир Семенович был доволен. Вытянув шею, он уже поднял подбородок, чтобы кивнуть ему и сказать: «Достаточно, молодой человек, садитесь!» Но молодой человек в этот момент остановился — дальше он не знал. Владимир Семенович подождал немного, оставаясь в той же позе, с вытянутой шеей, а потом понимающе вскинул левую бровь.

— Возьмите книгу, молодой человек, и посмотрите, где вы остановились, — язвительно сказал он. — Какой там стоит знак?

— Точка с запятой, — ответил Борис, заглянув в книгу.

— Так вот!.. — в голосе учителя зазвучал угрожающий холодок. — Вы могли не выучить все, не успеть. Но… «Тут расстались два брага на берегу быстрой Каялы», — читаете вы и на этом останавливаетесь. А дальше?.. «Тут не хватило кровавого вина и храбрые русские окончили пир, напоили сватов и полегли сами за землю русскую. Никнет трава от жалости, — палец Владимира Семеновича многозначительно взлетел вверх, — и дерево печально склонилось к земле… Поднялась беда на Руси, встала в образе девы на землю Троянову и заплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона». Вот какие красоты идут дальше! Как же вы могли дозволить себе остановиться на точке с запятой?.. Это говорит о том, что вы учили без смысла. А учить без смысла нельзя. Три балла я вам ставлю, молодой человек!

Борис обозлился и неожиданно для самого себя сказал Владимиру Семеновичу дерзость, тот удалил его из класса. Борису пришлось объясняться с Полиной Антоновной, выслушивать разные неприятные вещи на комсомольском собрании и в конце концов извиниться перед Владимиром Семеновичем. Но сделал он это неискренне, скрепя сердце. В глубине души он считал, что Владимир Семенович к нему придирается ни за что, и невзлюбил его еще больше.

И все-таки Борису искренне хотелось сдержать свое слово перед отцом, перед самим собой и перед директором. Он твердо помнил свой первый разговор с ним при поступлении в школу, но был так же твердо уверен, что директор о нем забыл.

Директор здесь тоже был совсем другой — не такой, как в прежней школе. Он не кричал, не ругался, и никогда не было слышно его повышенного голоса. Но он только еще подходит к школе, а по всем этажам уже несется предупреждающий шепот:

— Алексей Дмитриевич идет!.. Алексей Дмитриевич идет!

Директор войдет в зал, встанет, заложит руки назад и, выставив вперед квадратную черную бороду, поведет глазами — и ребята стараются не бегать, норовят пройти мимо него и поздороваться:

— Здравствуйте, Алексей Дмитриевич!

А он — кому кивнет, кому улыбнется, кого поманит пальцем и о чем-то поговорит..

И так же остановившись в дверях зала, директор однажды поманил пальцем Бориса.

— Ну как?.. Помнишь наш уговор?

— Помню.

— А результаты?

Борис замялся. Директор внимательно следил за ним.

— Цыплят, говорят, по осени считают… Ну что ж! По осени и мы будем считать, в мае месяце!..

Чтобы понять человека, не всегда и не обязательно нужно знать его биографию. Случайное слово, взгляд или интонация голоса иной раз позволяют почувствовать его внутреннюю сущность лучше самой подробной биографии, и все последующее становится только раскрытием этой первой догадки. Так рассуждала Полина Антоновна, думая о «капитане-два».

С первой же встречи, с того дня, когда Сухоручко подкатил к школе на «зиме», когда она увидела его развинченную походку и руки, засунутые в карманы, Полина Антоновна насторожилась и прежде всего запретила ему ездить в школу на машине. Если она скоро поняла, что в отношении Вали Баталина первое впечатление обмануло ее, то Сухоручко всем своим поведением лишь больше и больше подтверждал его.

Полина Антоновна ждала, например, с его стороны хотя бы какого-то признания ошибочности его лживой реплики при разборе истории с мячом. Но Сухоручко не проявлял ни малейших признаков сознания, раскаяния или просто смущения и вместо этого ни с того ни с сего заявил ей:

— А я пишу стихи!

— Да? — Полина Антоновна вскинула на него глаза.

— А почему вы так иронически говорите? — обиделся Сухоручко.

— Разве? Я просто принимаю к сведению. Или вы чего-то еще ждали от меня? А если хотите знать мое мнение, — пожалуйста! На мой взгляд, писать стихи имеет право далеко не каждый. Для этого… Для этого прежде всего нужно очень много знать!

— А почему вы думаете, что я мало знаю?.. К тому же вы математик, и вам трудно судить о стихах. Много знать нужно только для прозы, а для стихов большого не требуется!..

Потом, много позже, вспоминая этот разговор, Полина Антоновна иногда думала: а не сделала ли она здесь ошибку? Не началось ли отсюда то отчуждение Сухоручко от нее, которое принесло ей впоследствии так много хлопот? Но каждый раз, когда она вспоминала об этом, она как бы заново окидывала взглядом стоящего перед нею щеголеватого молодого человека. На нем ядовито-желтого цвета щегольская кожаная тужурка с «молниями», хорошая рубашка, галстук. Он красив. Капризно вздернута верхняя губа с пробивающимися уже усиками, тонкие брови, выделяющиеся на матовом лице, тоже с капризным изломом, ямочка на подбородке и дерзкие, ничем не смущающиеся глаза.