Григорий Медынский - Повесть о юности

У Полины Антоновны от всего этого: от разговора, от галстука, от дерзких глаз, от ямочки на подбородке — начала подниматься тогда такая волна чисто человеческого раздражения, которую она с трудом подавила, а подавив, сухо ответила:

— Вы глубоко ошибаетесь… Для стихов, как для каждой области искусства и как для жизни — имейте это в виду! — прежде всего требуется честная натура.

— Вы на что намекаете? — насторожился Сухоручко.

— Я говорю вообще… Рассуждения математика о существе поэзии!.. А почему, кстати, вы так вели себя в истории с футболом, в тот первый день? — совсем неожиданно задала она вопрос. — И что это вообще за манера: подавать реплики, а потом прятаться за спину товарища?

— Это совсем другая тема! — не моргнув глазом, ответил Сухоручко.

— А у нас с вами тема одна: научиться жить и работать. Тогда вы будете иметь право и стихи писать.

Полина Антоновна внимательно просмотрела личное дело Сухоручко. Мальчик учится уже в четвертой школе, два раза оставался на второй год и, следовательно, на два года старше других учеников. Сначала эти блуждания по школам объяснялись обстоятельствами военного времени, а в последнее время, очевидно, ухищрениями родителей. Между строк официальных характеристик Полина Антоновна ясно чувствовала усилия родителей Сухоручко: парень не работал, учился плохо, кое-как тянулся с репетиторами, а в решающие моменты на помощь приходила родительская рука и перетаскивала сыночка в другую школу, где к нему не будут «придираться»…

Все это она так ясно представляла себе, что когда в школу пришла мать Сухоручко, Полина Антоновна будто узнала в ней старую знакомую. Пришла она в первый раз сама, без вызова, что должно было порадовать классного руководителя, а Полину Антоновну это, наоборот, насторожило.

Мамаша была в заграничном светлом габардиновом пальто, на пышных, подкрашенных хной волосах — зеленая шляпка с пером, а в руках — сумочка нового, к слову сказать, заинтересовавшего Полину Антоновну фасона. Накрашенные губы у мамаши плотно сжаты, — маленькие, упругие, они, казалось, прятали в себе что-то свое, затаенное. Увидев Полину Антоновну, она встала ей навстречу и старательно улыбнулась.

— Полина Антоновна?.. Очень рада! У вас учится мой мальчик, Эдик Сухоручко. Я его мама, Лариса Павловна. Ну, как он?.. Как он вам… показался?

Но сквозь ее любезную улыбку Полина Антоновна в глазах мамаши уловила ту настороженность, готовность к отпору, которая предвещала в будущем жестокие схватки и вообще то положение, когда с папой и с мамой школе приходится возиться не меньше, чем с их сыночком. Все это Полина Антоновна сразу почувствовала и со своей стороны тоже насторожилась.

— Скажу прямо: пока он меня не очень радует, — ответила она.

— Ну, это пока, — убеждающе улыбнулась Лариса Павловна. — Ведь вы его так мало знаете!

Разговор этот не совсем удался. Лариса Павловна продолжала очень мило улыбаться, но, точно угорь, увиливала ото всех вопросов, которые пробовала ставить перед нею Полина Антоновна. А Полина Антоновна была согласна, что Сухоручко она знала еще мало, и потому не очень настаивала на своих вопросах. Но чем больше она узнавала его, тем больше укреплялась в своем первоначальном мнении.

На уроках он вертится, вихляется, как на шарнирах, подает реплики, пытается острить, дурачится, что-то бубнит себе под нос. То нарочно столкнет с парты стопу книг и потом медленно, не спеша, поднимает их одну за другой. То перегнется через парту за упавшей промокашкой, изображая из себя акробата на трапеции. То поднимет руку, вызываясь ответить на вопрос учителя, начнет говорить и остановится, будто забудет. И все это для того, чтобы вызвать смех, чтобы обратить на себя внимание.

— В чем содержится витамин C? — спрашивает учительница на уроке анатомии.

У Сухоручко моментально готов ответ:

— В аптеках!

— Очень неостроумно! — замечает учительница.

Но Сухоручко это неважно. Он повертывается направо, повертывается налево и смотрит, какое впечатление его острота произвела на ребят.

— Что такое динамометр? — спрашивает его учитель физики.

— Полагаю, что предмет, — не задумываясь, отвечает Сухоручко.

— Я тоже полагаю, — говорит Сергей Ильич. — В таком тоне я не желаю с вами разговаривать. Садитесь!

Но Сухоручко это тоже неважно, и он идет на место с видом победителя: он сострил!

На уроке истории он пересел на другую парту. Но Зинаида Михайловна не из таких, чтобы не заметить этого.

— А почему вы не попросили разрешения? — спрашивает она Сухоручко.

Тот театральным жестом прикладывает руку к сердцу.

— Ну, стоит ли вас беспокоить из-за такого пустяка!

— Эдя! У вас неблагополучно с дисциплинарным журналом! — говорит ему наконец Полина Антоновна.

— Разве? — с невинным видом спрашивает Сухоручко. — А я думал, наоборот, хорошо!

— А вот посмотрим!

Полина Антоновна открывает дисциплинарный журнал и читает:

— «Ведет себя очень развязно», «разговоры, выкрики с места», «препирался с учителем»… Ну как?.. Достаточно?

— Честное слово, Полина Антоновна, не знаю, за что записывают. Написать все можно, — нисколько не смутившись, заявляет Сухоручко. — Ну, может, и поговорил когда, так это от усталости.

— Не от усталости, а от несдержанности.

— Но с усталостью уменьшается сдержанность. По учению Павлова.

Полина Антоновна укоризненно качает головою, а глаза Сухоручко смотрят на нее и смеются.

Полина Антоновна дала своим ученикам небольшую анкетку — о семье, о дневном режиме, о прочитанных книгах, об интересах. В числе других там был вопрос: «Кем ты собираешься быть?» В ответ на это Сухоручко размашисто накатал:

«Поэтом или милиционером».

В его чудачествах не всегда проступал злой умысел, но если учитель ловил его на чем-нибудь, то в ответ на замечание следовал невинный взгляд и такой же невинный ответ:

— А что?.. Я ничего… Я нечаянно… А что тут особенного?

«Что тут особенного?» — эту фразу Полина Антоновна, к удивлению своему, услышала и от Ларисы Павловны, когда вызвала ее после футбольной «экскурсии» в Сокольники.

— Полина Антоновна! Вы просто не понимаете психологии мальчишек. Для нас с вами футбол, конечно, пустое слово, а для них… Ничего не поделаешь — мужчины! Мой муж… вы понимаете?.. о-очень ответственный работник министерства, у него персональная машина, но когда бывают эти самые розыгрыши, он даже с работы уезжает. Это, конечно, между нами, но… Да, да! Заезжает за Эдиком, и они вместе едут, как я выражаюсь, «хворать». Что же вы еще от ребят хотите?

Все это было очень грустно, но все попытки Полины Антоновны растолковать ошибочность и гибельность такого воспитания сына наталкивались на глухую стену непонимания и самодовольство. Перед нею была женщина, довольная всем — мужем, персональной машиной мужа, квартирой, ну и, разумеется, Эдиком.